[Sarbi]

Название: Всё что угодно
Пейринг: Стив/Баки
Рейтинг: R
Размер: ~2600
Жанр: hurt/comfort
Дисклеймер: права у Марвел, но...
Саммари: Фест Т3-15: Пост-ЗС. Баки запутался в своих личностях и воспоминаниях. Его постоянно мучают флэшбеки о войне, о миссиях Зимнего Солдата, о Пирсе.
Кэп пытается его комфортить, но всё напрасно. Дальше либо Баки окончательно едет крышей, либо Кэп каким-то образом помогает ему найти себя. За суровый hurt/comfort и домогающегося до Баки Пирса - отдельная плюшка автору.

читать

Баки сам приходит в музей, пред самым закрытием, и стоит там, перед записью, смотрит снова и снова. Мимо проходит последняя группа школьников, шума от них слишком много, непривычного шума ничем необремененных голосов. Баки не слушает их, он слушает это бесконечное, поставленное на повтор «Барнс – единственный из Ревущей Команды, кто отдал жизнь на службе родине».
Он просто ждет и знает, что за ним придут. Он чувствует, как группы вооруженных людей рассредоточиваются вокруг, как почти незаметно музей пустеет совсем. Он почти может слышать, как трещат рации, как щелкают затворы, как снайперы занимают позиции на крышах, а агенты перекрывают улицы и убирают гражданских.
Но они не приходят. Приходит Стив и смело шагает ему навстречу. Стискивает в объятиях, вжимаясь лбом в плечо и произнесенное шепотом «Баки» почему-то имеет слишком большой вес.
Баки не спрашивает, почему и как Стив забирает его себе. Возможно, в Ш.И.Т.е гораздо хуже с субординацией, чем было в ГИДРЕ, а может быть, в Щ.И.Т.е нет никого, чье слово значило бы больше, чем слово Капитана Америка.
Стив не умеет готовить. Умел когда-то давно, десятилетия назад, но не теперь, теперь он просто неуклюжий и очень большой мужчина на кухне. Баки в этом, в готовке, намного хуже, не только сейчас, но и был когда-то, наверняка был, хотя и не помнит. Бытовые воспоминания самые далекие. Самые ненужные для Зимнего Солдата, самые важные для Баки, но Солдат семьдесят лет был важнее, пока не пришел человек-на-мосту Стив Роджерс, поэтому Баки не помнит. Поэтому он просто смотрит. Смотрит, пока Стив, планирующий сделать омлет по-итальянски, со смешком не вручает ему нож и помидоры.
Баки на мгновение замирает, всматриваясь в отполированную сталь, но Стив не сглатывает, не мешкает, протягивая ему рукоять, его улыбка не становится и на градус холоднее или напряженнее.
Как он может доверять Баки, если тот сам себе не доверяет? Кем нужно быть, чтобы выбросить щит и сказать – убивай. Убивай, если тебе так хочется, если тебе от этого станет легче. В этом есть какая-то самоубийственная отчаянность. Это был бы пир во время чумы, но нет, потому что в Стиве нет ничего болезненного или безумного. Ни на единую чертову секунду нет. И Баки не понимает, но не может уйти, не может отказаться от этого светлого, настоящего, теплого и самоубийственно открытого.
Баки нарезает помидоры идеально ровными кружками и смотрит на красный, насыщенный и влажный. Совсем не такого оттенка и он перехватывает нож за лезвие и сжимает, и сразу цвет становится именно таким, таким как надо.
Самый простой способ убить для Зимнего Солдата – снайперская винтовка. Это удобно, чисто, безопасно. Но чем быстрее мир идет вперед, тем сложнее наемникам убивать на расстоянии. Чем дальше в будущее, тем более эффективными становятся самые примитивные способы. Его цель – посол доброй воли, но ГИДРЕ не нужны такие как он. Не нужен мир во всем мире, поэтому Баки проходит через посты охраны, через внутреннюю сигнализацию, через личную охрану, чтобы встать лицом к лицу, протянуть и сжать стальные пальцы на горле. Его биомеханика может легко сломать человеку шею, впрочем, и без нее он может тоже. Но ГИДРЕ нужна не только эффективность, ей нужна и показательная, театральная жестокость. Именно такую люди воспринимают лучше всего, поэтому он парой точных ударов выбивает коленные чашечки и выламывает царапающие его металлическое запястье руки. И лишь после этого, под хрип, который страшнее крика, потому что в этот момент даже на крик не хватает воздуха, чуть перемещает пальцы и сжимает их, вырывая трахею, заливая красным все вокруг. Тело оседает, продолжая смотреть на него немного удивленными, подернутыми матовой пленкой глазами. Зимний Солдат равнодушно отворачивается и выходит. Кровь продолжает капать с металлических пальцев до самого парадного входа, пунктиром отмечая путь.
Он слышит что-то и, черпая силы из этой хрипящей боли, делает ножом размашистый выпад. И нож достигает цели, Баки знает, что достигает, хотя перед глазами все еще слишком много красного и желтого. Человек внутри весь красный и желтый и немного белый, если смыть кровь с костей и это самое отвратительное сочетание из всех.
– Баки! Баки… – зовет Стив, вцепляясь Баки в плечи. На его груди длинный косой порез, белая футболка быстро пропитывается кровью.
– Я убью тебя, – это не должно звучать как вопрос, но почему-то звучит. – Ты должен остановить Зимнего Солдата… меня. Это твое задание. Он, этого заслуживает. Я заслуживаю.
Стив качает головой, он невозможный, упрямый.
– Я уже остановил, – уверено говорит он, – ты Джеймс Бьюкенен Барнс, парень из Нью-Йорка, ставший сержантом армии США и героем. Ты мой лучший друг, сколько я себя помню.
Они часто смотрят телевизор. Это помогает понять современную массовую культуру – мало заслушивающую внимание, если быть честным. Когда звонит Наташа, Стив сначала привычно поднимается, из вежливости намереваюсь выйти на кухню, но натыкается на внимательный холодный взгляд и не отходит дальше, чем на пару шагов. Он говорит, что все хорошо. Он говорит, что все в порядке. Стив Роджер никогда не лгал друзьям, но теперь – он лжет.
Баки встает, подходит ближе и упирается лбом ему межу лопаток. Он как слепой беспомощный котенок, и он ненавидел бы это состояние, если бы у него оставались хоть какие-то силы.
Внутренние резервы Баки исчерпаны, его пока просто слишком мало, он как содзу, память о личности заполняет его по каплям, но выливается рекой, просто чтобы хоть как-то скомпенсировать происходящее, и Баки не успевает наполниться, не успевает поймать равновесие.
Стив целует его и это получается легко. Но это не должно быть легко, и на долю секунду не должно и только прижавшись губами, Стив отшатывается. Отшатывается и смотрит этим пристыженным взглядом, признавая ошибку. Готовый принять осуждение.
Баки смотрит в ответ и проводит языком по верхней губе. Стив выглядит готовым принять наказание, но его же не наказывают. Никто не наказывает героя войны, икону нации, суперсолдата. Никто и никогда, в отличие от Зимнего Солдата, но Баки видит этот жалобный взгляд и в уголках губ появляется тень улыбки.
– Еще скажи, что случайно получилось, – говорит Баки.
На узком диване мало места, Стив наверно сам выбирал мебель для своей квартиры, а Стив понятия не имеет о том, что такое комфорт. Впрочем, Баки тоже.
В комнате пахнет нагретым пластиком и деревом. В комнате распахнуты окна и воздух сухой и теплый, совсем не похожий на тот, влажный и спертый, подпольно-лабораторный воздух.
– Нет, – Стив все еще смотрит, все еще не может отвести взгляд и это почти больно. Что-то важное рвется наружу откуда-то из под легких. Баки не знает что это. Не хочет знать. За знанием следует боль, она следует за любой попыткой понимания себя. Боль после равнодушного приказа «Обнулить».
Светлые волосы Стива почти такие же. Такого же цвета и это толкает Баки назад, в белый шум на границах памяти. Он пришел тогда, когда закончилось то время, что они называли «Холодной войной». Время закончилось, и Зимнего Солдата не возвращали в мир живых так долго, он видел это по постаревшим лицам ученых, по тому, насколько тоньше стали их компьютеры. Человек со светлыми волосами пришел со словами о том, что война закончилась, но на самом деле не заканчивалась никогда, пришел с теплыми руками, что скользили по щекам, подбородку, отводили его отросшие темные волосы назад. Он верил в идею, но Зимнему Солдату было все равно. Зимний Солдат не верил ни во что.
Баки запускает в волосы того же цвет руку, вжимает металлические пальцы и тянет, сильно, больно, пока Стив не отрывается от его шее и смотрит на него, но легче не становится, потому что на Баки теперь смотрят такого же цвета глаза.
А выражение совсем другое. От этого тянет в груди и что-то становится не так.
В Стиве так много этой сконцентрированной, так за девяносто лет ни на кого и не растраченной любви. Она могла бы быть уже сгнившей, испорченной. Могла бы быть такой в любом другом, но не в Роджерсе, только не в нем. У Капитана Америки даже любовь, даже похоть чистые.
Стив ведет тяжелой теплой ладонью вдоль позвоночника. Баки не двигается, не подается под касание, но и не отстраняется, а это важно, почему-то ужасно важно.
Баки не на секунду не плохо от этого. От этой части Стива и реальности, но ему мучительно, до зубовного скрежета и скулежа плохо от того, что он помнит. Он вспоминает женщин, которых должен был наказать, на глазах у их мужей. И это хуже, почему-то гораздо хуже, чем убийства и он прижимается к Стиву, сжимая его предплечья до синяков, чувствуя неприятную дрожь, которую не может контролировать и хочет только, чтоб Стив не подумал, что это из-за него, потому что, конечно, нет. Стив Роджерс идеальный, Баки не в полной мере помнит почему, но он совершенно точно именно такой.
Дни одинаковые. В них ничего не происходит, но для Баки каждый из них – многотонная тяжесть, которую нужно выдержать, чтобы проснуться следующим утром.
Стив часто делает ему кофе или чай, пробовал даже какао, но сам не смог это пить и Баки, конечно, не стал тоже. В его доме очень много – гораздо больше, чем нужно для одного человека – кружек. Больших, с толстыми стенками, тех, которые приятно греют руки, занимают тяжестью ладони, делают момент уютней и обстоятельней.
Он возвращается с парой чашек в гостиную. Передает одну Баки и падает рядом на пол. Баки никогда не садится в кресло, отчасти это память о лаборатории и резиновой капе, а отчасти просто… он.
– Ты всегда имел странную привычку сидеть на полу, – рассказывает Стив, вытягивая ноги под низким столиком.
– Как и ты.
Стив замирает, и Баки смотрит на него и одновременно не на него. Куда-то вглубь себя и Стив чувствует, как с каждым его словом изнутри поднимается волна неконтролируемого счастья. А Баки говорит:
– Ты рисовал на полу, почти всегда, сгибался пополам и рисовал, возмущался, что в доме нет места, а вам дают задания на слишком большом формате, ты хочешь карандаши и тушь, чтобы подробно, дотошно, все как ты любишь, а нужно красками, широкими мазками…
За окном солнце, слепящий свет ложится яркими квадратами на пол комнаты. Картинки в голове Баки совмещаются, эта, настоящая, и прошлая, такая же солнечная комната в мире сороковых. Он видит согнутую спину Стива, когда тот тянется к расставленным повсюду вокруг в абсолютном беспорядке баночкам краски, потому что на художественные принадлежности педантичность Стива почему-то никогда не распространялась. Иногда Баки спотыкается об них и хорошо, если о закрытые, но иногда он сшибает чашку с водой или наступает на тюбик, и Стив ругается, но совсем не зло, потому что это всегда немного даже слишком забавно, а Баки возмущенно бурчит, прыгает на одной ноге и оттирает ступни, только больше размазывая краску. Тогда Стив был меньше, тогда радио было в каждом доме, тогда у него было две руки.
Что-то хрустит. Баки смотрит на белые керамические осколки в стиснутых ладонях с легким недоумением.
– Мы можем пойти к Старку, – говорит Стив тоже глядя на его руку, которую сам же сломал, металл бликует, но почему-то не выглядит чужеродным. – Он хорош в технике.
Солнечные квадраты становятся обжигающими. Желтый выцветает в оранжевый и красный и словно в ответ на воспоминания о жизни до, Баки получает воспоминания о жизни после – машина теряет управление, выходит на встречную полосу, чудом не врезается в другую машину и люди внутри, мужчина и женщина, возможно на миг думают, что все будет хорошо, но так не бывает, ни когда Зимний Солдат выполняет свое задание. Автомобиль врезается в бетонные ограждения, переворачивается, скрежет и искры отмечают его путь по асфальту, а потом взрыв, красный и оранжевый и обжигающий. Зимний солдат стоит в тени, а Баки в его тени гораздо глубже, так глубоко, что не выцарапать, не вырвать оттуда, так глубоко, что сам себя не слышит.
– Скажем ему, что я убил его родителей? – говорит он. – Смотрел, как они умирают, кричат, среди огня и стали?
Стив едва заметно вздрагивает и Баки смеется. Неправильно, горько смеется, запрокидывая голову и обнажая зубы. Стив должен понять кто он, должен осознать до конца.
Все становится хуже. Стив привыкает спать урывками, привыкает к тому, что самые простые действия имеют плохие последствие. Баки бесконечно на этой чертовой карусели из состояния «Баки» в состояние «Зимний Солдат». Стив хочет поймать его, удержать на нужной стороне, но каждый раз хватает воздух. Всегда поздно. Он, суперсолдат, всегда не успевает.
Он думает, что может справиться с этим и не замечает, что теперь подрагивает от напряжения внутри, не замечает, что всегда готов к худшему, не замечает, что разучился поворачиваться к людям спиной. Тот самый Капитан Америка, что как никто другой умел безоговорочно верить в людей.
Зато Баки это замечает. Умение адаптироваться во многом зависит от умения замечать детали, а он умеет, иначе бы ему не цена, как живому оружию ГИДРЫ.
– Я делаю тебя хуже, – говорит он.
– Ты всегда заставлял меня хотеть стать лучше, – возражает Стив.
Он как будто бы не замечает, что ни один из них не выходил из квартиры уже много дней.
Когда Стиву начинает казаться, что все налаживается, всегда что-то случается. Так происходит всегда. Как будто это его вечное наказание. Плата за суперспособности, за исполнение мечты. Он думал, что помогает выиграть войну, но обнаружил себя шутом, он думал, что спас лучшего друга, но на самом деле сам его не удержал и обрек на участь худшую, чем смерть, думал, что спас мир от ГИДРЫ, но та стала только сильнее.
Они на крыше, Баки у края и Стив напротив и это так ужасно знакомо.
– Я. Должен. Убить. Тебя, – говорит ему Баки.
– Это? – спрашивает Стив, и в его голосе что-то страшное, что-то огромное. – Это то, что тебе нужно?
Баки хочет ответить – нет. Нет. Но это он тоже не может и только сжимает зубу так крепко, что они должны бы уже просто рассыпаться.
– Я должен.
– Должен, но не можешь? – он пытается сказать «не хочешь?», но не в силах, потому что этот ответ он, возможно, не готов услышать.
– Не могу, – Баки не выглядит несчастным, на его лице злость и она уже настолько часть его, что не вычленить, не смыть, – но есть другой способ.
Баки делает шаг назад и Стив тут же делает шаг вперед. Как будто они напрямую связаны, как будто он не может иначе. И Баки ухмыляется и делает еще один шаг. Крыша кончается. Стив на одних своих рефлексах, на самом пике человеческих возможностей, делает рывок, вцепляется в него и они падают вместе. Этого слишком мало, для того чтобы убить Стива, даже если у него нет щита, и Баки не может этого не знать, но он сам падает раскинув руки и ноги, спиной вперед. И возможно этого достаточно для Зимнего Солдата. Стив не знает точно, он не знает нечего и он не боится высоты, конечно, нет, но ему так страшно сейчас, как не было уже очень давно. Он ловит Баки и падает, не отпуская. Вместе, вместе не так страшно.
Они крошат асфальт.
Дорожно-коммунальные службы наверняка имеют большой счет ко всем супергероям.
Немногим позже Баки лежит, усыпленный ударной дозой седативов, перевитый ремнями, словно в коконе. Его состояние на мониторах – нормальное, его тело здорово, функционально, стабильно.
Стив стоит за стеклянной стеной и это тоже очень знакомо. Фьюри оказался жив, в конце концов, но Стива все равно скручивает изнутри. Стив готов был искать Зимнего Солдата по штатам, странам, континентам. В определенный момент расстояния стали слишком маленькими. Масштабность событий с каждым разом только растет и маленький голубой шарик посреди ничего становится тесным, но искать в глубине сознания он просто не умеет. Не знает – как.
– Он очнется? – Наташа стоит с ним рядом. Она рядом со Стивом здесь, хоть и прижимает иногда, неосознанно, руку к своему боку, там, где шрам, который так и не исчез.
– Его могут разбудить в любой момент, но он умирает.
Стив хочет подойти ближе, хочет проломить стекло вовнутрь и оказаться ближе, он знает, что может, но все равно стоит по ту сторону. Баки не умирает, он убивает сам себя.
– Последняя миссия в нем – моя смерть, – говорит Стив Наташе, и она смотрит на него с тревогой. Стив реагирует на Баки слишком сильно и если он вдруг решит и правда умереть, он сможет. – Старк сказал, что если у ученых ГИДРЫ была хоть капля логики, то после выполнения задания программа Зимнего Солдата автоматически свернется до начальной. До того минимума, когда можно будет записать новые надстройки. Или отключить. Если я умру.
– Стив?..
Стив слабо улыбается. Он смотрит на щит, который все-таки выловили, в полированной поверхности искаженное, почти незаметное отражение. Наташа накрывает своей ладонью его, сжимающую вибраниум. Нет ничего, от чего бы Стив Роджерс не отказался ради идеи, идеалов или своих друзей.
– Фьюри умирал, Старк умирал, Коулсон. Я тоже смогу. Ты Черная Вдова, наверняка ты лучше всех знаешь, как правильно составлять завещания…
Он глубоко вздыхает. Никогда не поздно. Стив больше не отпустит Баки, никогда.