[Sarbi]

Название: mc²
Автор: Sarbi
Беты: she_rly, Айрис_
Категория: слэш
Жанр: AU, romance
Пейринг: Шерлок/Джон
Рейтинг: NC-17
Размер: ~13 000 слов
Дисклеймер: права у третьих лиц
Саммари: По мотивам заявки 9.05. Школьное АУ. Шерлок – трудный подросток, все элементы прилагаются (курение, можно легкие наркотики, проблемы в семье, старший брат, который контролирует каждый шаг, и Шерлок, пытаясь доказать ему свою состоятельность и самостоятельность, делает многочисленные глупости). Джон – влюбленный в него одноклассник, отличник, у которого вроде бы нет больших проблем, но появившееся чувство к Шерлоку его мучает и раздирает. Очень хочется терзаний и метаний, жизни, быта подростков, и в конце понимания себя плюс НЦ.
От автора:  Noda, если бы не ты, этого фика не было бы на соо

читать

– Шерлок, ты неисправим.
Холодный голос эхом отскакивает от трех таких же холодных стен и путается в холодных прутьях решетки.
– И тебя туда же, Майк, – Шерлок сидит на полу, прислонившись к стене, и вертит в пальцах незажженную сигарету.
Зажигалку у него отобрали вместе с мобильным и набором отмычек. Неважно, он мог бы открыть этот замок и так, но тогда все будет бессмысленно. Он мог бы сбежать, а мог сделать так, чтобы его не поймали. Это всего лишь травка из подполья за мелочь, которая ему совершенно не нужна. Но ему нужно это. Майкрофт в этой влажной тесной конуре, такой холеный и самодовольный. Он только что вел долгую малоинформативную беседу с Лестрейдом. Старый милый Лестрейд – такой же ограниченный, такой же безмозглый, но почему-то крайне терпеливый, когда дело касается Шерлока, все время напрашивающегося на неприятности парня. Это даже не занесут в его личное дело, уж Майкрофт постарается, на что Шерлоку глубоко плевать.
Молчаливой тенью, звеня ключами, в камеру проскальзывает Лестрейд. Когда решетка распахивается, Шерлок продолжает все так же безучастно переводить взгляд с одной стены на другую. Он ждет. Он испытывает терпение. Окружающих. Он это умеет.
Майкрофт умен, Майкрофт амбициозен, Майкрофт целеустремлен, Майкрофт – гордость семьи. Но все его терпение и спокойствие показное, Шерлок это знает. Он сам такой.
И терпение старшего брата лопается воздушным шариком, он делает стремительный шаг вперед, выхватывает у Шерлока сигарету, разворачивается и выходит, хлопнув дверью.
– Зачем ты это делаешь? – Лестрейд все так же стоит, придерживая решетку, без всяких признаков нетерпения: вот уж у кого стальная выдержка. Шерлок еще не решил, завидовать инспектору или презирать его за это.
– Закурить есть? – не глядя, спрашивает Холмс, медленно поднимаясь и с шорохом проезжая дорогой курткой по шершавой грязной стене.
Инспектор хмурится и, ничего не отвечая, закатывает рукав, под которым наклеен матово отсвечивающий круг никотинового пластыря.
– Значит, нет. Мои вещи? – искоса глянув на руку инспектора, Шерлок направляется к выходу.
– Брат забрал, – слышится за спиной и Шерлок со злостью бьет стену кулаком, потому что его злит все это. Брат, родители, школа, Лестрейд.
***
Вечером ушибленные костяшки опухают и синеют. Шерлок сидит за столом, подобрав ноги, и в свете трех мониторов вся его кожа кажется синей. Ему жаль, что у человека только две руки и только одной можно пользоваться в полном объеме. Жаль, что у людей только два глаза и ими можно читать только один текст. Ему мало. Мало, черт возьми, мало того, что может дать ему обычное, это неуклюжее уязвимое тело, потому что его мозг может и хочет видеть-анализировать-знать-делать больше. Он хочет поглощать больше информации, ему нужно больше пространства. Ему. Нужно. Больше.
Стол Шерлока занимает треть пространства комнаты, он завален вещами – самыми обычными: книгами, гофрированными листами, дисками – и такими, которые многие люди не видели и никогда не увидят. У Шерлока нет причин учитывать мнение окружающих о себе, и на его столе липовые удостоверения личности, диски с порнухой, деньги и разлагающиеся пальцы в колбах. Есть только одно, что он предпочитает всегда скрупулезно убирать в нижний ящик стола. И сейчас рука привычно тянется вниз. Ящик сделанного на заказ стола из дорогого дерева, на идеально отточенных, как швейцарские часы, соединениях колесиков мягко скользит наружу.
Там есть такая же, как стол, пафосная-дорогая-благородная-претенциозная коробка, предназначавшаяся, вероятно, для картотеки в отцовской библиотеке. Сейчас в ней череда тонких прозрачных пакетиков с белым мелкокристаллическим порошком, похожим на снег. Пакетиков так много, что это тянет уже на приличный срок. Но Шерлок убирает их в нижний шкаф не из страха, а из простой вежливости – матери не нравится, когда прислуга ходит с круглыми от волнения глазами, все эти нелегальные эмигранты, которые так боятся проблем с законом. Холмс знает, что сюда, в их огромный идеальный дом в духе псевдобарокко, скрывающийся за высоким забором живой изгороди и несколькими постами-вышками с вооруженной охраной по периметру, нет доступа стражам правопорядка.
Он высыпает тонкую дорожку и размельчает кокаин своим школьным пропуском, запаянным в пластик – по правилам, его нужно держать при себе все время, и Шерлок быстро нашел, как применять его в самых разных ситуациях. Он сворачивает трубку из первой попавшейся под руку бумаги, и как символично, что этим листом оказывается оставленный отцом список университетов. Шерлок должен выбрать, но он не хочет. Больше всего он не хочет быть участником каких-либо социальных институтов – семьи, школьного совета, университетского братства.
Полоска длинная, гораздо длинней, чем делают те, кто тусуется в клубах золотой молодежи. Потому что и Шерлок не такой, как они. Нет. Он делает вдох.
Восемь минут. Ровно восемь минут нужно его организму на то, чтобы начать усиленный выброс нейротрансмитера допамина, и кажется, что он чувствует, как ускоряется передача информации между нервными клетками. Количество рук и глаз перестает иметь значение. Все перестает иметь значение.
***
Яичница, бекон и апельсиновый сок. Даже странно, как банален может быть завтрак в такой сумасшедший день. Вчера его девятнадцатилетняя сестра позвонила и объявила, что привезет домой свою вторую половинку. Мать была счастлива, а отец...ну, военные не очень-то знают, что счастье – это иногда нечто большее, чем одобрительный кивок. Но это было вчера. А сегодня они впятером сидят на залитой солнцем кухне и молчат. Потому что Гарриет привела не Мэтью, Стива или Джоша. Она привела Мег. Отец, мать, сын, дочь – как на подбор светловолосые, аккуратные и с выправкой – такие, какими хотел видеть их отец семейства. И Мег. Маленькая, юркая, с черными, торчащими во все стороны волосами и явной примесью азиатских кровей. Напряжение стало лейтмотивом этой семейной трапезы. Отец в гневе, мать в шоке, сестра расстроена, Мег в смятении. А Джон... он думает о том, что склонность к однополым связям, вполне вероятно, может передаваться генетически. Когда поступит в медицинский, он, возможно, напишет об этом курсовую или даже диссертацию. А в качестве доказательства предъявит свою сестру и себя. Потому что, на самом деле, родителям, возможно, не представится шанса понянчиться с внуками. Но он точно не станет говорить им об этом сейчас.
– Подбросишь меня до школы? – Джон поворачивается к отцу, разбивая тем самым почти полную неподвижность и тишину последних двадцати минут.
Уотсон-старший кивает и, желая всем приятного аппетита сквозь зубы, уходит за пиджаком. Джон знает, что это пройдет. Отец иногда по-военному жесток, но на самом деле он всегда был разумным и отходчивым. И он не захочет терять дочь. А пока Мег подружится с мамой и все будет хорошо. Джон не то чтобы оптимист, но он застрял где-то между оптимизмом и реализмом, этакий прагматизм с намеком на наивность.
Пока они едут, Джон размышляет о том, что, похоже, они с сестрой не такие разные, как он всегда считал. Она была бесшабашной, активной, неуправляемой, почти хулиганкой в школе. Вечеринки, литры пива на спор, прогулы, свидания по ночам в машинах полузнакомых парней. А младший из Уотсонов – отцовская гордость, отличник, еще со средних классов определившийся с выбором профессии, ответственный, аккуратный, пунктуальный. Брат и сестра – он думал, что у них ничего общего, кроме родителей, а теперь вот оно как получилось.
Возможно, теперь им будет о чем поговорить.
И Джон сможет рассказать ей о том, что он – тоже. Такой же. И что он влюблен. Влюблен не в милую голубоглазую блондиночку, тоже отличницу из группы поддержки – о том, как они подходят друг другу, сплетничала вся школа. Нет, он влюблен в странного парня, который не признает никаких социальных условностей и, почему-то, несмотря на состояние родителей, учится не в одном и тех дорогостоящих пансионатов для мальчиков, а в обычной школе вместе с Уотсоном. Шерлок Холмс. Джону нравится, как звучит это имя. Его хочется произносить. С протяжным – Шееееерлок, так мягко, с четким окончанием. Имя, которое как будто создано для того, чтобы воздействовать на эрогенные зоны языка и губ.
У них много совместных занятий: биология, физика, химия. Джону они нужны для поступления в Бартс, а зачем они нужны Холмсу, он так и не понял. Половину занятий Шерлок просто игнорировал, а на второй ставил какие-то свои опыты, и делал совершенно не относящиеся к темам лекции расчеты. И он, судя по всему, знал больше, чем преподаватели.
Уотсон-старший не стал парковаться, остановился на минуту, подождав, пока сын подхватит рюкзак, кивнул на прощание и умчался на службу. Вероятно, чтобы сорвать свое раздражение на подчиненных. Джону было их жаль, но это все же лучше, чем выплескивать гнев на Гарриет.
Не успел Джон ступить на территорию школы, как его закружил водоворот учеников и учителей, гормонов и сплетен. Джон спешил.
Первый урок – химия. Там будет Шерлок.
***
Шерлоку плевать на школьные правила, но если он идет на уроки, то не опаздывает. Просто потому, что не любит привлекать внимание таким образом. Когда он сказал, что не пойдет в школу, выбранную родителями, разразился скандал. Но здесь ему проще. И он может делать, что хочет. Для начала – быть или не быть тут сегодня, завтра, в этом месяце. А еще Майкрофт испытывает к подобным местам неподдельное отвращение.
Классы химии оборудованы по высшему стандарту, и каждое занятие – новая лекция и новые опыты. Мистер Фелпс пространно рассказывает о химических реакциях, рассуждая долго и увлеченно. А в конце решает разделить всех на пары по принципу «отличник – бестолочь» для выполнения лабораторной работы на дому. Шерлоку все равно, он греет свою склянку, высчитывая секунды до момента взрыва. И делать он ничего не собирается, а уж тем более с каким-то ботаником, а он точно уверен, что в этом классе этот учитель приравнивает его именно к бестолочи. Вообще-то он знает, сколько нужно секунд для перегрева, но всегда есть внешние факторы среды, влияющие на колебание температуры, и отсчет становится подвижным, это вроде варианта русской рулетки: успеет ли Шерлок отодвинуть склянку от огня до того, как она разлетится, ошпарив ему пальцы.
– Мистер Холмс и Мистер Уотсон, – учитель объявляет последнюю пару именно тогда, когда склянка все-таки трескается. И добавляет, нарушая педагогическую этику:
– Я вам сочувствую, мистер Уотсон.
Шерлок улыбается, и в этой улыбке мистер Фелпс видит что-то безумное. Он не знает достаточно о диссоциальных расстройствах личности, но уверен, что с Холмсом что-то не так. И он не удивится, если однажды именно этот юноша явится в школу с автоматом наперевес. Психоаналитик мистера Фелпса считает, что у него может развиться мания преследования, мистер Фелпс уверен, что его психоаналитик что-то задумал.
Когда Шерлок выходит из аудитории, его поджидает новый компаньон, и просто сбежать – уже не выход из ситуации.
Шерлок смотрит выжидательно и враждебно, он ничего не знает об этом Уотсоне. Ну, кроме того, что его отец военный, что у него есть старший брат и что он мечтает стать медиком, а еще он не курит, не любит пьяные сборища и не руководствуется сиюминутными желаниями. В общем, Шерлок Холмс пока не знает о Джоне Уотсоне почти ничего.
– Делать будем у тебя или у меня? – сразу переходит к делу Уотсон.
– Не у меня точно, а у тебя нам будет мешать твой брат и голосящий попугай, – Шерлок отвечает, внимательно наблюдая, как широко распахиваются от удивления глаза отличника. Удивление. Но это понятная реакция, а вот почему у него расширяются зрачки? Учащается дыхание? Гнев? Раздражение? Не похоже.
– Тогда в школе?
– Завтра, после занятий.
Шерлок уходит – ему нужно подумать. От чего расширяются зрачки и учащается пульс? Страх. Страсть. Гнев. Жажда. А еще ему нужно зайти к инспектору Лестрейду. И забрать у Майкрофта свой мобильный. Или просто купить новый. Еще традиционный обед с родителями и отдельный личный разговор по расписанию с отцом. И встретиться с поставщиком, в последнее время у Шерлока есть сомнения в чистоте его кокаина. И что-нибудь взорвать. И потренироваться в стрельбе с левой руки, желательно, в любимую картину Майка.
***
К Лестрейду он все-таки попал. На следующий день. Когда его с двумя напарниками поймали влезающими в химическую лабораторию на окраине. Он всего лишь хотел проверить, насколько чистый ему доставляют кокаин, а дома не было подходящего оборудования.
Замкнутая коробка без окон с железным столом и парой до предела обшарпанных стульев, где его пытался допросить какой-то молодой и до смешного ревностный служащий, с приходом инспектора сменилась на столик в дурно пахнущем кафетерии при Управлении. Лестрейд сидит над остывшим кофе в бумажном стаканчике и мечтает о сигарете ничуть не меньше, чем сидящий напротив Шерлок.
– Тебе могли бы дать срок за проникновение со взломом.
– Я несовершеннолетний, – Шерлоку скучно и плохо, и он не знает почему, а мозг отказывается функционировать, как положено. Быть может, из-за удара, что пришелся по его затылку. Но это позволило причислить его к потерпевшим. Если парочка тех наркодилеров-неудачников выйдет из тюрьмы, они будут мстить. Но Шерлок всегда мало внимания уделял инстинкту самосохранения.
– Мне надо в школу, – говорит он только для того, чтобы не сидеть в этой бессмысленной и вязкой тишине.
– Я тебя отвезу, – Лестрейд поднялся. – И это не обсуждается.
Шерлок закатывает глаза, демонстративно признавая свое поражения перед чужим упрямством.
У Лестрейда оказалась на удивление приличная машина: без характерных признаков, присущих автомобилям, имевшим несчастье попасть в руки стражей правопорядка. Без запаха испорченных гамбургеров, следов пролитой колы и жареной картошки. Либо инспектор не занимался слежкой и не срывался на работу посреди ночи, либо был каким-то совершенно нетипичным инспектором. Не то чтобы у Шерлока большой опыт в общении с полицией, но Лестрейд вызывает в нем некоторое любопытство.
– Что ты сейчас читаешь?
– Странный вопрос, – Шерлок постукивает кончиками пальцев по приборной доске, наблюдая за дорогой в зеркало заднего вида.
– Так что?
– Канта, Энгельса, Мора, Диккенса, Гомера...
– Все одновременно?!
– Да, на сегодня.
Долгое молчание.
– Зачем ты это делаешь? Ты же умный парень и должен понимать, что это все возраст, не более чем...
– Достаточно! Мне не интересно. И прибавьте скорость – нужно быть в школе до конца последнего урока.
Шерлок злится. Без логичных причин, и это злит еще больше. Нужно чем-то заняться… Его всегда развлекали эксперименты. Только нужно смотреть внимательнее.
Он кладет ладонь на бедро Лестрейда – машину заносит. И видит смятение. Дыхание сбивается, белки резко дергаются в его сторону, а ноздри раздуваются. Нет, не то. Он двигает ладонь на внутреннюю сторону бедра, и инспектор поспешно сбавляет ход. Это проблема – они на трассе, можно двигаться только со скоростью потока. Кровь едва заметно приливает к щекам инспектора. Дыхание на миг замирает. Смущение. Глубокий выдох. Возмущение. Кое-как выровняв машину, Лестрейд резко, болезненно перехватывает запястье и отводит его от себя. Брови сдвинуты, губы поджаты. Гнев. Неглубокое быстрое дыхание – попытка успокоиться. Не то...
– Какого черта?! – спрашивает Лестрейд. Не орет, но очень близко к этому.
– Эксперимент, – пожимает плечами Шерлок. – Неудачный. Нужно повторить.
– Что?!
– Не с вами, инспектор. Едем.
– Шерлок...– начинает Лестрейд осторожно. – Ты?..
Инспектор осознает, что не знает, что хочет спросить. И просто заводит мотор.
К школе они, как ни странно, подъезжают вовремя.
***
Джон знает, что в гомосексуализме нет ничего плохого, он знает, что это нормально, но еще он знает, что большинство людей подобную точку зрения не разделяют. На сегодняшнем уроке химии профессор Фелпс сделал ему своего рода подарок, назначив в пару к Шерлоку. Или наказание, потому что Джон не знает, как себя вести. Когда чувства есть – это прекрасно, когда они безответны – это уже далеко не так хорошо. А когда тебе шестнадцать, к моральным страданиям прибавляются еще и физические.
Не то чтобы Джон собирал фотографии Шерлока, использованные им салфетки или хранил исписанные его рукой тетрадные листы. Нет, конечно. Но он хранил другое – воспоминания. Как Шерлок склоняется над очередной склянкой, пытаясь одновременно посмотреть, что получится при добавлении кислоты, и удержать свой шарф от попадания во что-нибудь едкое. Как Шерлок рассеянно улыбается своим мыслям, исключительно мыслям, потому что людям он никогда не улыбается, для них припасены исключительно презрительная, насмешливая ухмылка или еще более презрительная клоунская гримаса. Как Шерлок грызет кончик карандаша, как кидает в сумку учебники, как яростно спорит с директором, как неодобрительно поглядывает на молодого, чем-то похожего на самого Шерлока, мужчину, который иногда заезжает за ним. Джон помнит сотни взглядов Шерлока и десятки его слов, помнит микромимику и интонации. Может, это любовь, а может, какое-то нездоровое влечение. Джон сомневается, потому что это всегда было чем-то отвлеченным, скорее созерцательным, чем реально существующим. Разве с тем, кого любишь, не положено пытаться заговорить? Подружиться, наладить хоть какой-нибудь контакт? В конце концов, разве не естественно представлять себе объект любви, запираясь в душе или быстро двигая рукой под одеялом?
Джон не делает ничего подобного. Он просто смотрит. И думает, что если бы представилась возможность, он... Теперь она представилась. Последний урок.
Уотсон идет по коридору к кабинету химии – к нему пристроена лаборатория, которой разрешают пользоваться ученикам, имеющим допуск преподавателя. Джону было несложно его получить. В положении отличника и признанного пай-мальчика есть и свои плюсы.
В кабинете пустые столы, за исключением первого, на который лаборант уже установил все требуемые для работы реагенты и инструменты. Пока Шерлока нет, Джон решает заняться оформлением: цели, задачи, описание оборудования... Совершенно ненужная писанина, по его мнению. Важны сами опыты, реакции, преобразования, а не перечисление форм склянок.
– Привет.
Джон резко оборачивается.
– Я думаю, в этом нет смысла, мы оба знаем ответы на все эти задания. Они для идиотов,– Шерлок стоит, прислонившись к столу. В лаборатории на нем должен быть халат, но ему, конечно, все равно. И Джон прослеживает длинные линии пальто, округлые линии черных перчаток, темный шарф, оборачивающий тонкую шею, и волосы – черные кудри, мягкие на вид, как с картинок с белокрылыми пухлыми херувимчиками.
– Да. Но мы должны это сделать. Зачет дифференцированный, а Фелпс – дотошный старикашка.
***
Шерлок пару секунд смотрит на Джона, оценивая, стоит ли тратить на все это время, и, пожав плечами, все-таки садится за работу.
На самом деле, его по-настоящему увлекают формулы. Чем больше в них переменных, тем больше комбинаций. Эти комбинации для него как лабиринт – бесконечное число тупиковых ветвей, и лишь один-единственный верный путь – тот, что приведет к верному ответу. За это он и любит химию – за уравнения химических реакций.
У каждого человека есть лимит внимания – то количество времени, которое он может потратить на определенное действие. Если человек – посредственность, его лимит может быть неисчерпаем. Но для таких, как Шерлок, даже исчисляющийся минутами отрезок времени – уже редкость.
И на любимую науку Холмс может потратить час непрерывной концентрации. Но более длительное отсутствие смены деятельности мучительно. Они с Джоном работают уже пятьдесят две минуты. А лабораторная выполнена лишь наполовину: в ней слишком много формальностей и описательных упражнений. Они даже не разговаривают больше, чем необходимо для синхронности действий: подожги фитиль, держи, добавь из пятой мензурки.
За окном не то чтобы темнеет, но солнце начинает садиться, тени становятся мягче – и все вокруг приобретает теплые оттенки. Пятьдесят девять минут. В тот момент, когда Шерлок думает, как бы сказать напарнику о том, что ему надоело и пора бы заканчивать на сегодня, в лабораторию входят двое.
Джон с недоумением смотрит на них, продолжая по капле добавлять катализатор в один из их предыдущих растворов. А Шерлок понимает, что день закончится даже хуже, чем начался. Это те двое, что лезли с ним в лабораторию – черт знает, как их выпустили и как они его нашли. Об этом Шерлок решает подумать чуть позже, а пока в голове со скоростью, превышающую скорость света, мелькает цепочка из размышлений о том, что, если они пришли в общественное место, непонятно как миновав охрану, они явно не собрались вести дружескую беседу. В школе учится только одна смена и уже почти никого не осталось, камеры есть только в коридорах и звук не передают – значит, двое школьников против пары бандитов.
И Шерлок просто смотрит, как они подходят с двух сторон, поигрывая тупыми на вид ножами-бабочками. Но это не важно, что они тупые: на самом деле это только хуже, только больнее.
– Ну привет, Шерли… Поговорим? Зачем ты нас сдал?
– Я не сдавал... – Шерлок умеет думать, действовать – не его специализация. Его инстинкты кричат о том, что надо бежать, но мозг знает, что бежать некуда.
– Интересно, что ты за нас получил... Или это инспектор получил, а ты просто позволил ему позабавиться?
Шерлок ничего не получил. Ему просто нужно было попасть в лабораторию. Он отключил сигнализацию и нашел способ обойти датчики, и он не виноват, что охранников оказалась дюжина, а не двое, как на планах безопасности. И обход они, соответственно, совершали гораздо чаще. Так. Дюжина. Слишком много для рядовой крошечной лаборатории на окраине. И датчики. Инфракрасные. Акустические. Емкостные. Магнитоконтактные. У него ушли часы на их преодоление. Слишком много. И… нет, позже, конкретно сейчас действительность требует внимания.
– Если бы вы, идиоты, потрудились достать мне правильные данные!..
Кулак врезается в скулу Шерлока, мешая закончить фразу. На щеке остается царапина от дешевой подделки, вероятно, выдаваемой обладателем за старинный перстень. Все происходит слишком быстро для неподготовленного в подобном плане Шерлока, но у Уотсона, видимо, с этим дела обстоят гораздо лучше. Потому что в тот момент, когда до Джона доходит, что именно собираются делать незваные гости, он бросает склянку с реагентами в сторону обступивших Шерлока парней. Колба разбивается с шипением, выпуская едкий газ, с которым, по правилам лабораторной работы, можно контактировать только в защитной маске.
И Шерлок с удивлением наблюдает, как Джон подсекает опешившего от неожиданности нападающего и хорошо прикладывает об пол. А после так же мастерски укладывает второго, кинувшегося на него с ножом. Джон выкручивает ему запястье, пока лезвие со звоном не падает на пол. И почти спокойно говорит, обращаясь к Холмсу:
– Думаю, стоит позвать дежурного охранника.
***
Со смесью восхищения и возмущения Джон наблюдает, как умело врет Шерлок, объясняя охраннику, что двое нападавших – всего лишь хулиганы, пытавшиеся что-то стащить и, по-видимому, не ожидавшие застать кого-то в лаборатории. Холмс врет так гладко, с широко открытыми ясными глазами, что Джон и сам бы ему поверил. Охранник тоже верит и настойчиво отправляет их по домам. В этот момент Уотсон и Холмс, наверное, впервые в жизни думают об одном и том же – что охранник хочет получить славу героя, поймавшего грабителей. И они едины в своем желании не иметь к этому инциденту никакого отношения. Шерлок – потому что не хочет в участок по-новой, а Джон – потому что имеет небольшую проблему. Эту проблему он сейчас зажимает правой ладонью, чтобы остановить кровь или хотя бы не попасться никому на глаза, пока не удастся сделать перевязку. Это всего лишь большая царапина, но мать, если узнает, обязательно поднимет панику.
Охранник не обращает на Джона внимания, а вот от Шерлока ничего не укрывается. И как только они выходят в коридор, Холмс хватает его за руку, скидывая куртку с левого плеча. Там неглубокий, но длинный порез, и кровь стекает Уотсону под рукав.
– Надо перевязать. Идем в медпункт.
Уотсон кивает на первое и категорически мотает головой на второе: из медпункта обязательно сообщат домой.
Холмс хмурится, но, судя по всему, доходит до него быстро, и он отрывисто кивает:
– Пошли.
Уотсон не уверен, нужно ли ему что-то объяснять и куда его тащат, но адреналин все еще бежит по венам, а Шерлок не отпускает его руку, так что он ничего не имеет против сложившейся ситуации. И еще очень хочет узнать о том, что же собственно только что произошло.
– А ты неплохо дерешься, – информирует Шерлок по пути на автостоянку.
– Отец научил.
Джон думает о том, как именно сформулировать свои вопросы, когда его бесцеремонно усаживают на переднее сидение какой-то супердорогой машины. И у него появляются куда более первостепенные вопросы.
– Твоя? – дожидается кивка. – Вроде бы, у тебя еще не может быть прав...
– А их и нет, – весело ухмыляется Шерлок, вдавливая в пол педаль газа. У Джона на секунду перед глазами вспыхивает солнце, и он не может не улыбнуться в ответ. Потому что так умеет только Шерлок, с его четко очерченными губами и живой мимикой.
И Джону вдруг становится нестерпимо хорошо. Как будущий медик он знает, что это всего лишь эндорфины, вырабатываемые его мозгом в ответ на стресс и боль, но это ничего не меняет.
Только что скучная лабораторная работа стала своего рода приключением. И сейчас он едет в машине рядом с Шерлоком и смотрит, как ветер из открытого окна лохматит тому волосы, а садящееся солнце розоватыми бликами отражается в глазах. И куда они едут, его совершенно не волнует.
***
Шерлок едет на максимальной скорости, доступной в этом районе, он помнит наизусть каждый поворот, светофор, переход и без проблем объезжает пробки. Параллельно он размышляет о случившемся несвоевременном инциденте. Почему их отпустили? И почему они оказались идиотами настолько, чтобы сразу же нарваться на проблемы с законом? Месть? Глупо, да и не за что. Скука? Маловероятно после суток допросов в камере предварительного заключения... Есть что-то еще. Просто мозг не может уловить эту нестыковку. Какая-то деталь. Неправильная деталь. Но что-то мешает ему думать. Это что-то съеживается внутри, мешая свободно дышать, и Шерлок тянется к бардачку за сигаретой. Жестом предлагает Уотсону и совершенно не удивляется отказу. Уотсон. Джон Уотсон. Человек, который его едва знает, только что кинулся на нож, чтобы его защитить. Зачем? Понятно, что он за правду и справедливость, и, вероятно, всегда готов защищать слабых. Но вот так бездумно рисковать собой... Ладно, это всего лишь царапина. Боль. Всего лишь царапина. Кровь. Всего лишь... Заражение. Черт!
Шерлок с тревогой поглядывает на безмятежно улыбающегося Уотсона, предполагая у того срыв компенсаторных реакций в ответ на повреждение.
Когда они подъезжают, солнце уже начинает скрываться за горизонтом. Шерлок останавливается у гаражей и кидает ключи дворецкому. Тот поставит машину на место, и Майкрофт не заметит, что брат опять брал его игрушку. Ладно, он обязательно заметит, но так у него будет возможность сделать вид, что ничего не было. Потому что Шерлок с детства делает так: берет его игрушки, чтобы позлить.
Холмс ведет гостя к себе, мимоходом размышляя о том, на что похожа его комната, и сам удивляется, почему такая мысль вообще пришла ему в голову. Это определенно последствия удара по затылку.
***
Джон оглядывает галереи, коридоры и лестницы, одновременно пытаясь осмотреться и не закапать кровью ковровую дорожку. Шерлок даже не смотрит на него. И это почти обидно. Зачем тогда вообще было тащить его сюда?
Когда они, наконец, подходят к нужной двери, Холмс с гостеприимным, явно спародированным у кого-то кивком пропускает его вперед.
Джон оглядывает огромное помещение, треть которого занимает стол, а треть – кровать. Очень большая кровать, отмечает он про себя, радуясь, что освещение делает его румянец незаметным.
А потом Шерлок начинает его пытать. Ну, точнее, он вроде как пытается помочь, но от этого как-то не особо легче.
Холм усаживает его на кровать, сам лезет куда-то в ящики стола, достает бинт, вату, антисептик... он тут по ночам в медбрата играет? Шерлок с таким сосредоточенным и бывалым видом вскрывает стерильный бинт – и Джону приходит на ум мысль, что, вполне вероятно, Холмс не в первый раз влипает в неприятности.
– Ты что, в детстве мечтал стать врачом? – спрашивает он, когда молчание начинает нервировать.
– Нет. Но вот ты точно мечтал, – хмурясь, отвечает Шерлок и садится рядом. – Снимай куртку. Отдать ее в чистку? На вид она восстановлению уже не подлежит.
Уотсон небрежно стягивает куртку и левую сторону рубашки.
– Надо выбросить. Будем надеяться, мама о ней не вспомнит, – Джон шипит сквозь зубы, когда Шерлок промывает рану. Тот аккуратен, но, на самом деле, у Джона очень низкий болевой порог. Что странно и несправедливо, с учетом количества тренировок, устраиваемых для него отцом.
Боль проходит, когда Шерлок наносит мазь. И рецепторы начинают передавать мозгу диаметрально противоположные сигналы. Джон чувствует длинные пальцы Шерлока, придерживающие бинт, его ладони, обхватывающие плечо. Чувствует дыхание рядом со своей шеей, невероятно, восхитительно мягкий матрас под собой и тепло, разливающееся по телу. Уотсон отчетливо понимает, что еще немного – и, послав к черту сдержанность и правила, он просто опрокинет Шерлока на спину и поцелует. А потом его вышвырнут, и даже наблюдение станет роскошью. Тогда он начинает задавать вопросы, пытаясь вытянуть из Шерлока правду и отвлечь себя от опасных мыслей.
– Думаю, я могу поинтересоваться, что это были за психи? И что такого ты им сделал?
– Не можешь.
– Что не могу? – теперь Джон понимает, что диалог с Шерлоком – это постоянное испытание его терпения. Но Джон очень, очень терпелив, осталось только донести этот простой факт до Холмса.
– Не можешь поинтересоваться. Точнее, правильно поинтересоваться. Ты не умеешь задавать правильные вопросы, – Джон продолжает в упор смотреть на Шерлока, и тому ничего не остается, кроме как продолжить:
– Никто из вас не умеет… Эта парочка не стоит внимания. Им говорят идти – они идут, говорят лаять – будут лаять. По результатам тысячелетней эволюции от обезьян их отличает разве что наличие речевых навыков. Собственно, поэтому они и были мне нужны.
– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но не очень-то послушными и верными они выглядели.
– Да нет, они такие, но команды им отдавал не я.
– А кто?
– Не знаю. Пока.
– Как ты вообще с ними связался?
– Почему я должен тебе отвечать? – Шерлок делает вид, что очень занят завязыванием концов бинта.
– Потому что я тут получил боевое ранение, между прочим. И могу умереть!.. От любопытства, – Джон с максимально серьезным лицом смотрит на собеседника, хотя это выражение очень сложно удержать, когда он видит, как губы Шерлока складываются в ухмылку.
– Ты уже получил свое ранение. Больше ведь не хочется? – ухмылка Шерлока становится все шире.
– Кто тебе сказал? – копирует Уотсон интонации Шерлока и его выражение лица.
И тогда Джон впервые слышит, как смеется Шерлок Холмс – откидывая голову назад, так бесшабашно и заразительно. И именно тогда Джон понимает, что с Шерлоком невозможны полутона: если он счастлив, то не будет тихо улыбаться сам себе в сторонке, нет, он будет кричать, вскидывать руки, почти танцевать, а если ему будет плохо, он наверняка станет просто невыносим – будет огрызаться и кидать в стену какие-нибудь тяжелые предметы, да еще так, чтобы было погромче, чтобы его непременно услышали все окружающие. И с ним никогда не станет скучно. Может, поэтому такой спокойный и рассудительный Джон чувствует себя рядом с ним, как идеально подобранный пазл?
***
В дверь стучат два раза – отрывисто, быстро, на грани слышимости. Так стучат, когда одновременно желают выглядеть вежливыми и больше всего надеются застать хозяев дома врасплох и уличить их в чем-то непотребном. А после ходить с озабоченным видом, докладывая соседям и всем, кто готов слушать, о том, какие нехорошие бывают люди. Майкрофт всегда так стучит, а Шерлок не стремится обвинять его в этой, без всяких сомнений, плебейской привычке лишь только потому, что тогда старший брат может вовсе перестать соблюдать даже намек на приличия. Не то чтобы Шерлок этого боится, но тогда холодная война между ними может перерасти во вполне себе реально ощутимую, а это расстроило бы маму.
Дверь распахивается – и Майкрофт с каменным лицом останавливается в паре шагов от младшего брата. Естественно, бинты и Джон – первое, что попадается ему на глаза, и Шерлоку действительно интересно, в какой именно последовательности.
– Шерлок? – это самое большое словесное облачение беспокойства, которое Майкрофт может позволить себе проявить, и самое большое из тех, что Шерлок готов принять. Младший из Холмсов едва заметно кивает, показывая, что с ним все в порядке. На этом семейная идиллия иссякает, и начинается традиционно враждебный диалог.
– Нет меня.
– Нужно поговорить. О твоем сегодняшнем небольшом приключении. Не познакомишь со своим... другом?
– Джон Уотсон. Майкрофт Холмс. – В вопросе брата Шерлок слышит какое-то непривычное беспокойство вкупе с любопытством и намеренно не дает никаких пояснений. Если Джону будет интересно, он спросит сам, а Майкрофт и так получит слишком много сведений, когда полезет в личное дело Уотсона. А он непременно полезет теперь, когда Шерлок привел того в дом. – Приключении? О чем ты? В последнее время ты значительно урезал рацион и нехватка витаминов...
– Оставь это хотя бы ненадолго, будь так добр. Сейчас не время. Я жду в библиотеке.
– Никуда я не пойду, – Шерлок гримасой отвечает на полный укоризны взгляд. – Но ты можешь сказать мне здесь и сейчас. Я даже обещаю тебя слушать... первые две минуты.
Майкрофт вздыхает и улыбается. Шерлок улыбке, конечно, не верит. Она заготовлена для официальных мероприятий и высоких чинов. Не льстивая, как у подобных Майкрофту амбициозных молодых людей, стремительно шагающих по карьерной лестнице, а самодовольная и с крошечной искоркой веселья, которую старший брат, в отличие от младшего, старательно прячет.
– Две минуты? О, Шерлок, ты сегодня необычайно щедр, – Майкрофт словами заполняет паузу, оценивая Джона, и Шерлок дает ему на это время. Одним взглядом оценить человека, которого никогда прежде не видел. Майк умный – он сможет понять обстановку верно. Шерлок хочет, чтобы Уотсон остался и все слышал. Черт его знает, почему, но Шерлок считает это необходимым. Просто Джон должен остаться. А что младший из Холмсов хочет – то он получает.
Майкрофт вздыхает еще раз и устраивается в кресле у стола, эффектным и отработанным движением закидывая ногу на ногу, расправив плечи и широко расставив локти на подлокотниках. В позе максимум самоуверенности, и не хватает только какой-то выразительной детали. Холмс все чаще задумывается о необходимости обзавестись тростью или чем-то подобным.
– Что ж, пусть останется, – Майкрофт натыкается на изумленный взгляд Уотсона и думает о том, что, судя по всему, этот Джон пока плохо знает Шерлока, а как только узнает – постарается убежать подальше и спрятаться понадежнее. Жаль, конечно, но может оно и к лучшему.
***
Джон молча сидит, не вмешиваясь, и думает о том, как несправедлива жизнь. Только что они с Шерлоком смеялись и вели более чем занимательную беседу, а теперь его совершенно игнорируют в разговоре и рассматривают, как какую-то диковинную зверюшку.
Уотсон понимает, что вот конкретно сейчас, в этом диалоге, в котором решающую роль играют не слова или даже взгляды, а личностное противостояние на каких-то сверхпространствах, недоступных простым людям, определяется его статус. Непонятно, зачем и исходя из каких параметров его оценивают, но, по каким-то ему самому неведомым причинам, Джон очень хочет, чтобы его признали «годным». Потому что здесь и сейчас он чувствует себя живым. Чувствует, как бьется сердце, как воздух заполняет легкие. И мир становится реальным и настоящим, стоящим того, чтобы существовать в нем. Вокруг Шерлока роятся тайны и вьются вопросы. Джон пока недостаточно знает о нем, но уже ощущает это – невидимый шлейф азарта, что стелется за Холмсом, необузданную искрящуюся энергию, тщательно замаскированную под инфантилизм. В брате Шерлока – если Джон понял правильно и это действительно брат – тоже чувствовалось нечто подобное, но укрытое гораздо старательнее и надежнее: цинизмом, принципами, правилами, высокомерием, осведомленностью, властью. Тем, чего у Шерлока не было в силу возраста и присущего ему бунтарского духа.
«Пусть останется». Слова, словно нож, режут тишину и звенят, четко отделяя «до» и «после». Джон с благодарностью смотрит на Шерлока, и тот подмигивает ему в ответ так, чтобы это не было заметно третьему из присутствующих в комнате.
– Если я потребую, чтоб ты не вмешивался?.. – Майкрофт вопросительно и безнадежно смотрит на брата.
– Я, естественно, тебя проигнорирую.
– Естественно. Ночью ты совершил маленькую вылазку в ничем не примечательную лабораторию. Не очень успешную вылазку, стоит отметить. Зачем?
Джона тоже очень интересует этот вопрос, и он поворачивается к Шерлоку. Но того мало волнуют два сверлящих вопросительных взгляда, он лишь пожимает плечами.
– Не твое дело, Майк.
– Нет, думаю, мое. Если это касается твоего разрушительного детского пристрастия, что вероятно, хранится где-то здесь, – Майкрофт проводит длинным наманикюренным пальцем по краю письменного стола, – или очередной авантюры... Ты знаешь, что это очень расстроит маму, если она узнает.
Разрушительное пристрастие... Когда такое говорят о подростках, фраза, как правило, не является двусмысленной. Джон вспоминает перепады настроения Шерлока, его длительное отсутствие на уроках и странные знакомства. Наркотики. Почему-то Джона это не удивляет.
– Она не узнает.
– Не узнает, – кивает Майкрофт. – Так вот насчет твоего маленького приключения. Все ведь закончилось не совсем по плану? Знаешь, почему? Ну же, я действительно хочу услышать, что ты об этом думаешь.
– Дело государственной важности, да, Майк? Иначе ведь тебя бы это не заинтересовало. Там что-то было. В той лаборатории. Слишком серьезная система охраны для такой посредственной с виду конторки. Им такое количество охраны даже не по карману должно было быть. Значит, какие-то разработки не для широкой публики. Сейфа не было, следовательно, что-то в компьютерах. Жаль, что мне не нужен был их сервер, там наверняка нашлось бы кое-что весьма интересное. – Шерлок говорит, приложив соединенные кончики пальцев к губам. – И ты знаешь, что я ничего не видел. Зачем тогда пришел?
– Ничего не видел, да, но ты был там не один. Можешь сказать, почему, когда приехала полиция, ты был без сознания, а твои напарники – в другом конце здания, удирали с жесткими дисками?
– Без сознания... когда приехала... подожди. Я думал, это наши доблестные стражи порядка меня... – Шерлок поморщился, дотронувшись до шишки на затылке.
– О, ну вот теперь ты начинаешь понимать.
Джон переводит взгляд с одного Холмса на другого, думая, что вот он совсем ничего не понимает, а задавать вопросы Майкрофту было... как обращаться к самому невыносимому и злобному преподавателю. Страшно. Вроде бы понимаешь, что физически тебя не тронут, а вот морально – раздавят и не заметят.
– Так вот, – продолжает Майкрофт, – их выпустили благодаря адвокату, оплатить которого они не смогли бы, даже продав все имущество вместе с собственными внутренними органами. И они пропали из поля зрения. Я хотел бы знать все, что ты можешь о них рассказать. Где и когда вы пересекались, привычки, даже размер обуви – я уверен, ты и это должен был запомнить. И твои предположения относительно их теперешнего местонахождения.
– Да ладно, Майк. Все приметы ты наверняка уже выяснил в участке. Я их увидел впервые вчера, когда делал покупку. У меня возникли сомнения в качестве, и они предложили проверить товар сразу же. В той самой лаборатории, у них были планы безопасности и...
– И у тебя не возникло сомнений, почему у них совершенно «случайно» оказались эти планы? – Майкрофт скептически ухмыляется.
– Меня это не интересовало.
– В смысле, не интересовало?! – такого абсурда привыкший к планированию и рационализму Джон уже не мог осознать. – Ты лез в засекреченную лабораторию и...
– Я знал, что им зачем-то надо было туда попасть! – Шерлок страдальчески вздыхает и, помассировав виски, продолжает: – Но мне было не интересно. И я понятия не имею, где они сейчас.
– Шерлок, это же... – Уотсон хочет сказать, что тех парней охранник наверняка уже сдал в местное отделение, но в этот момент Шерлок, все еще смотревший на Джона, резко хмурит брови и одними губами возмущено шепчет «Джон!» так, чтобы этого не заметил Майкрофт. Уотсон понимает и, даже не сбившись, заканчивает фразу совсем иначе. – Это же чистое безумие!
– Да неужели? – скептически интересуется Шерлок в ответ, но в его взгляде светится такое одобрение, как будто Уотсон мимоходом решил одну из семи математических загадок тысячелетия.
– Мистер Уотсон прав. Не ввязывайся. Сейчас этих двоих будут искать полиция и заказчик. Велика вероятность, что и тебя тоже. А ты для этого еще слишком юн и неопытен, так что посиди дома пару дней, думаю, пропущенные занятия тебя волнуют крайне мало.
Шерлок на это заявление делается такой нахохленный и раздраженный, что Уотсон прикусывает губу, стараясь не рассмеяться. Ему кажется, что, будь Шерлок котом, он бы зашипел в ответ. Но Холмс только сжимает пальцами покрывало и с вызовом смотрит в спину удаляющемуся брату.
***
Шерлок получил новую загадку, и его мысли сменяют друг друга с невероятной скоростью. Как будто по венам бежит чистый кокаин. Воспоминания обретают невиданную четкость, факты, догадки и логические выкладки выстраиваются в уравнение с неизвестными, дробями, условиями такой сложности, какие возможны, только когда в дело вступает человеческий фактор. Как только дверь захлопывается, он быстро вскакивает, смахивает следы скорой медицинской помощи на пол и ногой отправляет их под кровать.
– Есть телефон? – спрашивает Шерлок, одновременно почти летая по комнате и собирая по углам и из шкафчиков что-то, чего Уотсон просто не успевает рассмотреть.
– У тебя есть машина, но нет мобильного телефона?
– Машина Майка, меня никогда не интересовали автомобили, я предпочитаю такси. А телефон тоже у Майкрофта, – Шерлок натыкается на вопросительный взгляд одноклассника. – Нет, телефон мой, его ему в участке отдали.
Джон протягивает Холмсу трубку, решая не спрашивать пока, что делал Шерлок в участке: он и так получил сегодня гораздо больше информации, чем следует при первом знакомстве.
Шерлок поспешно натягивает пальто и оборачивает шею шарфом. Джон искренне наслаждается зрелищем, когда длинные пальцы в черных кожаных перчатках скользят по кнопкам его телефона. Холмс диктует диспетчеру адрес, просит остановиться в паре сотен метров и заказывает два такси, не указывая конечный пункт назначения.
Они идут не через парадный вход, а какими-то окольными лестницами. Холмс почти бежит, перепрыгивая через две-три ступеньки, чудом вписываясь в повороты, сбивает по пути горничную с подносом, полным посуды, перед которой извиняется почему-то Уотсон.
– Почему, – на бегу выдыхает Уотсон, – мы спускаемся другим путем?
– Потому, – почти кричит Шерлок, соскальзывая с очередной ступеньки и цепляясь за перила, не стараясь восстановить равновесие, а просто для того, чтобы по центрической оси вписаться в очередной поворот, – что никто не должен знать, что нас нет. Никто не вышел через главный вход – значит, никто дом не покинул. Это своего рода атавизм. Аристократы никогда не согласились бы воспользоваться лестницей для прислуги. Майкрофт иногда так ортодоксален.
– Он будет думать, что мы все еще наверху, пока дверь не откроет дворецкий? Хочешь сказать, что твой брат наивно поверит, что мы просидели в комнате до самого утра, или сколько он там велел тебе никуда не выходить?
– Он поверит. Особенно в «до утра», а потом уже отправит кого-нибудь проверить. Это даст достаточно времени.
– Почему «особенно»?
– Идиот, – пошло ухмыляется Шерлок и подмигивает. Он распахивает очередную ничем не примечательную дверь, выходящую на задний двор.
До Джона доходит, что братья Холмс не выглядят как люди, привыкшие устраивать домашние посиделки с друзьями, и относительно Джона у Майкрофта могли сложиться неверные представления. Точнее, верные, поправляет себя Джон, но преждевременные. Хм, преждевременные. Интересная мысль.
Такси, конечно, приехать еще не успело, и они уже медленней бредут к обочине. Шерлок молчит, оценивая имеющиеся крупицы информации, а Джон все еще думает, как реагировать на заявление младшего Холмса. Это значит, что Шерлок никогда не водит к себе просто друзей или что он часто водит тех, кто чуть-больше-чем-друзья?
Ожидание длится еще несколько минут, в течение которых Холмс принимает странное для себя решение, а Уотсон вконец изводится догадками. Естественно, друг с другом они измышлениями не делятся.
Когда подъезжает первая машина, Холмс быстро садится и диктует водителю адрес школы.
– Ну, удачно доехать домой, – и, отворачиваясь к водителю. – Быстрее, пожалуйста.
Уотсон оторопело смотрит вслед сорвавшейся с места машины. Его такси появляется из-за поворота, освещая фарами дорогу и одинокую фигуру растерявшегося отличника. Он слышал, как Шерлок заказывал два такси, и общались они всего ничего, но...
Когда Джон уже открывает дверь, становится чуть светлее от фар автомобиля, на котором возвращается Шерлок.
Такси останавливается рядом, и оттуда появляется пассажир. Уотсон сохраняет каменное выражение лица, хотя его сердце, кажется, забилось в два раза быстрее.
– Я тут подумал...– Шерлок улыбается и прищуривает глаза, – будет гораздо проще получить информацию у охранника, если расспрашивать его будет признанный отличник, а не тот, кого он не раз ловил за нарушение школьных правил. Есть планы на вечер?
– У тебя самого хоть раз были планы, или одни только обстоятельства? А про отличника – это было оскорбление?
Уотсон медлит секунду, сохраняя абсолютно безразличный вид, и, уведомив водителя о том, что в его услугах больше не нуждаются, пересаживается в машину к Шерлоку.
– Планы – это скучно. По плану мы должны были делать сегодняшнюю работу – причем, только теоретическую ее часть – дома, потом сдать, получить отлично и выкинуть, как все предыдущие. Да ладно, согласись, это было бы далеко не так интересно...
– Действительно. Ее, кстати, нам еще предстоит доделать, – на это заявление Шерлок демонстративно страдальчески закатывает глаза. – И у меня нет попугая.
– Что? – Шерлок отрывается от лондонских огней, проносящихся за стеклом, смотрит на собеседника так пристально, что любому стало бы очень неуютно. Почти любому – Уотсону почему-то не стало.
– Когда мы решали, где будем делать лабораторную. Ты сказал, что у меня будут мешать брат и попугай.
– А. Нет, попугай у тебя точно есть. А вот брата нет.
– И ты знаешь это потому, что?..
Шерлок глубоко вдохнул. Вот в такие моменты и наступал миг триумфа. В нем, как в каждом поистине одаренном человеке, жила неистребимая жажда признания. Скромность серого цвета, и ею окрашивают себя только те, кто не имеет в распоряжении других красок. Это знание Холмс никогда не приводил как аргумент в свою защиту, когда его обвиняли в тщеславии, но всегда хранил записанным на жесткий диск в черепной коробке.
– Потому что видел в твоем учебнике несколько зерен и древесную стружку. Зернами кормят многих домашних животных, но только попугаям необходимо добавлять несъедобные ингредиенты. Смесь для фуражирования. Любой ответственный хозяин знает, что попугаям необходима нагрузка на мозг. Клетка стоит на письменном столе?
– Класс, но все равно слишком много уверенности для предположения.
– Не слишком, – будь у Шерлока другое воспитание, он бы повертел пальцем у виска. – На твоем телефоне заставки с фотографией.
Уотсон закатывает глаза и красноречиво бьется головой о стекло:
– А брат?
– Которого у тебя нет, – дождавшись утвердительного кивка. – Ты удивился, когда я назвал фамилию Майкрофта, если бы у тебя был старший брат, ты бы понял, кто он, как только открылась дверь. А будь у тебя младшие братья или сестры, ты бы не был таким… правильным.
– Правильным?
– Правильным!
Шерлок усмехается – ему лень давать пояснения, и он знает, что на самом деле они не нужны. Взаимопонимание – оно разное бывает.
***
Когда они подъезжают, школа уже закрыта и опечатана до утра, лишь на въезде в будке охранника горит свет. Шерлок подает знак водителю остановиться и ждать. На подходе к зданию по глазам режет луч света. Толстый лысоватый охранник выходит им навстречу, грозно размахивая фонарикам и раздраженно глядя из-под насупленных бровей.
– Кто вы?
– Добрый вечер...
– Ночь на дворе!
Холмс резко выдыхает – вежливость и так не его конек, а это походило на откровенную провокацию. Уотсон взглянул на него и решил вмешаться сразу.
– Простите. Мы только хотели уточнить, что вы сделали с теми двумя, что ворвались сегодня в кабинет химии?
– Ничего не делал! Позвонил в отделение, один из этих тоже куда-то позвонил... и мне приказали отпустить за недостаточностью обвинений – ничего не взяли, школа еще работала, да и сами они были побитые. Это же вы там драку устроили?!
– Нет, конечно, – Шерлоку очень не хочется, чтобы разговор закончился так бесперспективно. – А вы, случайно, не в курсе, куда они поехали?
– Что вы тут вообще делаете? Комендантского часа на вас нет!..
– Мы хотели бы узнать, все ли в порядке, и не стоит ли ждать повестки в суд за причинение телесных повреждений. Так что, если вы можете хоть чем-то помочь...
– Повестка им!.. А школе потом расследование! Идите сами разбирайтесь – кафе они какое-то упоминали, «Speedy's» или что-то вроде.
– Спасибо.
Шерлок тянет собирающегося еще что-то спросить Уотсона обратно к машине. Едва они отходят от поста, как Джон не сдержал возмущение:
– Мы же ничего толком не узнали! Сколько таких кафешек по Лондону!
– Такая точно одна. Хозяйка уж больно забавная леди – миссис Хадсон. Она готовит восхитительный чай и поразительно безразлична к тому, насколько подозрительны те, кому она его готовит. Это на Бейкер-стрит.
– Подозрительные? И часто ты там бываешь?
– Иногда, – Шерлок пожимает плечами.
Таксист выслушивает новый пункт назначения и выезжает со школьной парковки. Холмс садится максимально далеко от своего спутника и косится на него исподлобья.
– Ты понимаешь, что едешь неизвестно куда и неизвестно с кем, даже не представляя, что тебя там ждет?
– Если это попытка высадить меня на ближайшей автобусной остановке, – Уотсон безмятежно улыбается, – чтобы потом я всю ночь думал о том, что где-то там неизвестно кто занимается неизвестно чем... да ни за что!
Шерлок отворачивается к окну и усмехается: он знал, что ответ будет такой, но произнесенные вслух слова отрезали Уотсону путь к отступлению. Всю дорогу Шерлок молчит. У него слишком мало фактов, и если не подстраивать факты под теорию, то теория выстраивается... слишком простая. Так неинтересно. Но Холмс едет сейчас не за разгадкой, ему нужно кое-что иное. То, чего Конвенция о защите прав человека наверняка не одобрила бы, посчитав за преступление против личности.
Он дает знак водителю остановиться, не доезжая до «Speedy's». Машина тормозит на обочине классической лондонской улицы с невысокими старыми домами. Вдалеке подсвеченная бордовая вывеска предлагает завтраки и ланчи, темное помещение кафе под ней отгорожено от мира стеклянными витринами.
Шерлок расплачивается с таксистом, и они выходят на освещенную фонарями, уже почти безлюдную улицу.
– Позвони домой. Вдруг задержимся. Волноваться будут.
Джон подозрительно смотрит и уже открывает рот, собираясь уточнить, но передумывает и молча тянется за трубкой. Разговор длится меньше минуты – родители все еще слишком озабочены поведением его сестры, чтобы беспокоиться о сыне, который всегда был разумен и сдержан в поступках. Уотсон обещает, что все будет в порядке и нажимает отбой.
– И что дальше? Думаю, войти туда сразу будет не самой умной идеей.
Холмс достает пачку сигарет, крутит ее в пальцах и, натыкаясь на неодобрительный взгляд Уотсона, убирает обратно.
– По крайней мере, это будет весело. Построен в пятидесятые, – Шерлок указывает рукой на дом точно напротив закусочной миссис Хадсон, – а надстройка сделана лет на десять позже. Там должен быть какой-то промежуток, изначально предполагавшийся чердаком. Дашь телефон?
Уотсон передает однокласснику трубку, с сомнением глядя в указанном направлении. Поразительно. Шерлок еще и в архитектуре разбирается? Возможности проверить ему не представилась.
У домофона Шерлок весьма правдоподобно изображает виноватого, испуганного подростка, забывшего ключи дома и очень беспокоящегося о наказании. Когда дверь открывается, он, обернувшись к Джону, победоносно усмехается.
Сразу за порогом начинается непроглядная тьма, и до того, как Уотсон успевает вслух выразить отчетливые тревожные сигналы интуиции, две пары рук втаскивают подростков внутрь. Джон чувствует, как его с силой впечатывают в стену, а потом болезненный укол. Еще с полминуты он пытается вырваться, но силы явно неравны, а сознание затапливает глухая чернота.
***
Шерлок приходит в себя, чувствуя немоту в заведенных за спину кистях и холод от наручников. Первые десять минут, не открывая глаз и стараясь не изменять ритм дыхания, он пытается сжимать и разжимать пальцы рук, но они не слушаются, а в сознании мелькает череда бессмысленных образов. Он слышит разговор совсем рядом, каждое слово в отдельности, но не может уловить смысл. Звуки не складываются в речь, разбегаются и водят хороводы. Еще через пару минут рядом кто-то шевелится – и Шерлок инстинктивно открывает глаза.
Комната явно мала для количества человек, в ней находящихся. Шерлок и только пришедший в себя Джон усажены у пустой стены рядом с неразожженым камином. Напротив, на краю застеленной кровати, занимающей почти все пространство комнаты, сидит человек средних лет с жидкими усиками. За доли секунды Шерлок оценивает серый пиджак, надетый поверх свитера, перстень на безымянном пальце, остроносые ботинки, оттопыренные карманы и едва слышные хрипы при вдохе. В паре метров справа и слева от него стоят еще двое внушительных габаритов, а у двери неуверенно переминается с ноги на ногу один из старых знакомых – тот, которого Джон приложил головой об пол. Но Джон точно не превращал его лицо в ту кровавую маску из синяков и кровоподтеков, которую оно сейчас собой представляет.
– Здравствуй, Шерлок. Значит, правду мне про тебя рассказывали: привык кидаться вперед, совершенно не думая о последствиях. Я даже разочарован, если честно. Такой талантливый мальчик... Взломал охранные системы лаборатории за столь короткий срок, и так глупо пришел сам.
– Где мы? – губы едва двигаются, а в сознании все еще кавардак, но Шерлок упорно продолжает оглядывать маленькую комнатушку – старые тусклые обои, окна, забранные толстой решеткой. По собственному опыту он знает, что быстрее привести мозг в рабочее состояние после наркотического воздействия можно, предоставляя ему постоянный поток информации для анализа. Это болезненно, но невозможность мыслить ясно для Шерлока гораздо более мучительна, и это главная причина того, что он не употребляет ничего, кроме кокаина и никотина.
– Думаю, ты знаком с миссис Хадсон? Она давно ищет, кому бы сдать эту комнату, – мужчина говорит, не переставая мило улыбаться. – Ты не беспокойся, домовладелица решила съездить к племяннице и не придет нас навестить.
– Кто ты? Что тебе надо?
– Какой невежливый, – мужчина укоризненно цокает языком. – У меня уже есть то, что нужно. Пока вы с приятелем мирно спали, мои ребята нашли все сами. Вы, маленькие гении, всегда такие недальновидные.
Он поднимает на уровень глаз зажатую между большим и указательным пальцами микро флеш-карту. Шерлок шумно выдыхает и на мгновение прикрывает глаза. Естественно, такое проявление отчаяния не остается незамеченным, и, как Шерлок и предполагает, похититель – настоящий злодей – решает поделиться подробностями своего коварного плана.
– Знаешь, ты тут, на самом деле, совершенно случайно. Вот он, – кивок в сторону испуганно и преданно глядящего парня у двери, – со своим приятелем должны были кое-что для меня достать. Но они решили, что не справятся сами, и тут очень удачно попался ты и написал эту чудную программу для взлома. Так молод, но уже широко известен в наших узких кругах... Даже интересно, что из тебя вырастет. Хотя… ты пришел. Я, правда, думал, что ты умнее.
– Ну, сам ты тоже мозгами особо не блещешь, судя по подбору окружения...
Один из громил мгновенно оказывается рядом и обрывает слова Холмса резким ударом. Уотсон тут же инстинктивно бросается вперед, но его тело все еще дезориентировано, а руки скованы. Даже говорить получается с огромным трудом.
– Шерлок?
– А ты вообще кто? – мужчина переводит взгляд на впервые подавшего голос Уотсона, легким движением поглаживая усики.
– А ты? – Джон не уверен, стоит ли отвечать, он вообще с трудом понимал, что происходит, еще когда они ехали в такси, а сейчас, под действием препарата, голова и вовсе отказывалась соображать.
– Можешь звать меня Саймоном, – Саймон требовательно оглянулся на парня у двери. – Кто он?
– Какой-то случайный школьник...
– Слишком много случайностей, – мужчина вновь цокает языком и внимательно смотрит на школьников напротив. – Ладно, вы с приятелем посидите здесь, пока мы, наконец, навестим лабораторию, а потом я решу, что с вами делать.
Саймон подает знак телохранителям выходить, один из них на ходу подхватывает за шиворот избитого напарника и вытаскивает за порог. Второй достаёт из кармана мобильник Джона, вытаскивает сим-карту, сгибает ее пополам и демонстративно разламывает телефонную трубку посередине, сжав в ладонях. Джон тяжело вздыхает: за это ему точно дома голову оторвут.