Надо спать больше.

Вчера стояла на кухне десять минут и выбирала вилку. Из четырех абсолютно одинаковых вилок. Потом развернула конфету, выкинула конфету, пошла с бумажкой к компу. Мозг, дорогой, что с тобой? Вечером ложусь спать. Ставлю будильник, забираюсь под одеяло, думаю блин надо ж свет выключить... встаю, щелкаю выключателем *театральная пауза* лампы загораются. Косплею сову. Я не заметила, что свет и так был выключен. Ненуачё, бывает
Вот гифка всё хорошо выражает

@темы: Риторический вопрос, My life, Памятник человеческому идиотизму

---

Где-то я читала, что после Оскара любить Дженифер Лоуренс будет мейнстримом и сойдутся на баррикадах те, кто был «до» и те, кто пришли «после» я, кстати, с первыми
Я считаю что Лоуренс и Купер будут идеальной голливудской парой. Это будет единственный гетный рпс который я буду шипперить
Ну, вот, реально, это же идеально-сказочный расклад: весь такой взрослый и суровый, циничный и стильный Купер и вся такая зефирная Лоуренс с убийственной искренностью и энергией.
Такие разные, но все-таки они вместе ™. В смысле были бы.
Люблю Лоуренс потому что она няша и вообще. Еще начиная с Первоклашек, она там такая красивая, что после первого фильма я считала, что это самая красивая девушка, которая живет на планете Земля, а потом посмотрела Голодные игры и ну ахуеть теперь совсем и не красивая, несуразная такая, странная. А все равно аффигенная)
А Купера люблю потому что он как РДм, только тот аж лопается от своей невьебенности, а Купер просто милашка. Строго говоря, это всё Кет виновата. Она меня с этим Купером доставала-доставала, а потом были Области тьмы и считай всё, потому что это кино-мечта. Сейчас изойдусь прям вся вишневым сиропом и сладкой ватой.

В общем, всех женщин с 8 марта. Добра, любви, свершений и Брэдли Купер или Дженнифер Лоуренс в зависимости от предпочтений и чтоб весь мир под подошвой кед и каблучками туфель

@темы: Emotion, Памятник человеческому идиотизму, Залип, Кино

---

Меня просто невьебенно бесит расстановка приоритетов у некоторых людей. С 8 марта, ага.

@темы: Emotion, Памятник человеческому идиотизму, ядъ

---

Побочный эффект

Сегодня узнала, насколько мой старший брат в меня верит…
Он думал что я. собираюсь. рисовать. копию. паспорта.
Даже не знаю гордиться или фейспамить)

Сходила на «Побочный эффект» с Джудом Лоу.
Оказалось весьма полезно. Поняла несколько вещей:
– у меня, пожалуй, нет депрессии. да, раньше я думала что есть
– чем больше есть у человека, тем больше вероятность психологических отклонений но это давно известный факт
– американцы жрут очень много лекарств
– мне жаль, что у нас не так. просто потому что у нас вместо антидепрессантов – водка. лучше бы были таблетки
– во всем виноваты

спойлер

лесбиянки
А фильм, кстати, совсем даже и нечего. Он, конечно, напоминает Основной инстинкт, в котором психиатр оказался умнее Шэрон Стоун, но снят на уровне. Сценарист «вынашивал идею» 10 лет и, пожалуй, просто немного опоздал. Ничего такого что прям супер, но под настроение советую посмотреть)

@настроение: Можно вытерпеть кучу испытаний, а потом сорваться из за того, что чай недостаточно сладкий.

@темы: My life, Кино

---

Голова устала и не варит - буду спамить гифками

В каноне этот мужчина несколько виктимен, но всё равно шикерен. вот.

04.03.2013 в 23:52

Пишет  ajida:

Вооружен и очень опасен))

@темы: Emotion, Amour, Стасчено, Залип

---

Честное слово, это не сериал, а образцовое пособие по написанию USTa для всех слэшеров

27.02.2013 в 22:19

Пишет  Keep dreaming:

Всем хорошего залипания.
P.S. Не благодарите

@темы: залип, Стасчено, Памятник человеческому идиотизму

---

Я должна оставаться в Хабаровске еще 2,5 года.
Ощущается как тюремный срок... *а тут должен быть мат*
потому что мат как Рафаэлло – вместо тысячи слов (с)

@музыка: The Rasmus & Apocalyptica - Life Burns

@темы: My life, Памятник человеческому идиотизму

---

Оскар

В моей жизни стало на одну цель больше: хочу попасть на вручение премии Академии кинематографических искусств и наук.

@темы: Памятник человеческому идиотизму

---

добрый дыбро-пост

Тут должен был быть добрый дыбропост, но я так устала, что играю в гляделки с выключенным телевизором. Но пост все равно будет

Читать дальше добрый длинный дыбро-пост

У меня был отличный, правда, просто отличный день. То есть я конечно продинамила две первых пары но ...это же я. А потом еду в автобусе и понимаю – весна! Вот прям реально весна. Те, кто не жил в Хабаровске не меня не поймут, но тут зиму надо именно пережить. Серьезно, залезть в шубу\под одеяло\ в интернет\etc поглубже и не высовывать от туда носа. А сегодня я прям поняла – весна. Ура товарищи! - 7 градусов, оолнышко и так хорошо-хорошо не, я честно трезвая)

А еще я радовалась тому, что мой братец в третий раз не сдал на права. Нет, не потому что я такая злобная, но он самовлюбленный и самоуверенный засранец – ему полезно!
А потом я приехала на кафедру ИЗО. Это была такая кафедра, где людям стучали по мозгам за прогулы (мне влетело больше всех и это было не справедливо!) и там впервые обсуждались курсовые проекты. А эти курсовые проекты – не просто так отписался и забыл, курсачи по графике и живописи это трудно, долго, сложно и еще много-много не самых приятных слов. Но и интересно до жути, стоит признать.

В первую очередь на кафедре надо было объявить выбранное направление (графика или живопись) потом тему и преподавателя. Многие поговорили с разными преподами заранее (по идее так и надо делать), но я как обычно не знаю ни как они выглядят, ни как их звать…я никогда не помню как их звать((. Так что я три дня третирую всех в зоне досягаемости получила немного информации о том кого из преподов стоит выбирать в пане профессионализма, адекватности и перспективности. Составили список лучших преподов по графики: Лепетухин, А. А. , Вольвышев, Шабалин, зав кафедрой и т.д.

Лепетухин самый-самый, но него все места забили студенты заранее(брать можно не больше 4, а нас группа ДПИшников и 2 группы дизайнеров) так что я откинула этот вариант как бесперспективный. В общем выбрала Вольвышева. Мне сказали он очень добрый и милый. Но все равно к нему лично не пошла, потому что страшно, а пошла на кафедру на «авось».

Так вот на кафедру надо было принести свои работы, показать, рассказать и надеяться, что какой-нибудь препод согласиться взять над вами шефство. Перед кафедрой у всех боль-паника-паника. Столько нервов перед этой дверью угробили) Я не буду описывать те пять минут ада когда ты стоишь пред толпой скептически настроенных художников и пытаешься доказать им что ты не говно. Серьезно, это не педагогично, но именно так они себя всегда и ведут.

Но суть не в этом а в том что меня впихнули в этот кабинет когда я не ожидала и не была готова и несколько преподов вышли потому что кафедра шла уже довольно давно а у них, не смотря на возраст, то еще шило пятой точке. И когда я уже вся извелась под эти допросом в кабинет возвращается Лепетухин и такой «я возьму вас, если вы не против» Ох сердца, любовь, благодарность… Теперь меня ждет курсачь по графике, скорее всего по книжной графике, скорее всего иллюстрации в стиле классической научной фантастики мимими Собралась, ушла, на выходе одногруппники всех входящих своих чуть ли не платочками обмахивали)

Но пока я стояла со всеми там, успела сбегать к китайцам и закупиться у них по мелочи. У них огромный тюбик краски (просто аффигенной краски! Не то что наши отстойные аналоги) стоит всего 80 р. Но там блин фиг успеешь, они продает прям в коридоре Худ-Графа и там тот еще рынок котировок) В общем купила белил, карандашей, а еще милый китайский мальчик сделал мне двадцати процентную скидку оставим на совести российского правительства тот факт НАСКОЛЬКО все у них дешевле, что они без проблем это сами возят, устанавливают смешные по нашим меркам цены, да ещё и скидки под настроение дают

А потом блин опять на пары потому что наша кафедра ведет холодную войну с кафедрой ИЗО и «некто вас не отпускал !!!расрас!». Так вот я буду хвастать – у меня самое офигенное сграффито! Или это не сграффито – когда иголочкой вырисовываешь по сухому ангобу – но у меня самое офигенное) Вообще то я делала его назло преподше, потому что она считает меня бездарной и безалаберной, а считает она так, потому что я не хожу на её пары, а если хожу то нифига не делаю. Но я предпочитаю фактическими работами доказывать, что я могу, а не формальной галочкой присутствия в журнале. Но я отвлеклась. Там поделали фляндровочку, поболтали, поэскизировали и сделали кастрюлю шликера. Потом будет мне глина на две вазу) Кастрюлю, не в смысле кастрюлю…кастрюли в смысле такую большую махину по колено в которой можно труп по частям уложить и серной кислотой залить.

По дороге зашла в супермаркет. А вы знаете, что такое большой супермаркет в центре города в 17:25 часов вечера? Это Ад. Таких очередей даже в госканторах нет. Вот стою я, в общем, с упаковкой сока манго и Милкой с миндалем и думаю... И тут представляет женщина такая вся расфуфыренная и с осанкой «Проходите вперед девушка, что вы будите стоять…». Представляет?! И это в час пик! В самом популярном супермаркете города! Где все готовы глотку друг другу перегрызть и переехать тележкой груженной сотней кило продуктов. Женщина вы – космос. Такие как вы заставляют меня верить в людей!

А когда я пошла на остановку – сразу подъехал мой автобус! Такое правда бывает редко с учетом того как далеко мне вообще то ехать. И потом я попала на свободное место! Что в этом удивительного? А я уже упоминала про час-пик?

Я уже жаловалась на то что стало приходить мало задач на копирайт? Ну то есть было 250 сотрудников, а теперь их почти 1000. Хотя может и не жаловалась…. Но в общем теперь как говориться получите-распишитесь. Чтобы выполнить всё, что мне сейчас надо написать, отсыпаться мне продеться за 20 минут в сутки потому что больше свободного времени у меня не будет. Пока 45 текстов + 30 на увеличение + часы техцентра + текущие задачи. В перспективе будет вероятно 200 текстов. Но все равно приятно видеть, как задачу забирают у других копирайтеров и отдают тебе, потому что ты – лучше)

А еще моя бета прислала проверенную главу. Она замечательная, бета, а не глава, то есть она бывает пропускает ошибки и я вообще то её не знаю, но я заочно люблю всех бет. Не знаю почему) Это иррационально.

И вообще поиграем в пацифистов – всем добра!

@темы: Emotion, Amour, My life, Стасчено, Universitas

---

Чет я всё про мужиков, да про мужиков…

Потрясающая Дженнифер Лоуренс получила Оскар за лучшую женскую роль!

Лоуренс просто великолепна
Обожаю её
Не нашла на ютюбе видео, но боже КАК они танцевали. Это просто космос и ххх в одном кадре.
Нет такого смайлика…

Красота

Оффтоп: WTF как можно было фильм с названием "Сборник лучиков надежды" перевести как "Мой парень - псих"?! И дело не в точности перевода, а в бездарном изменении смысла и идеи названия

@темы: Emotion, Amour, Кино, Позитив

---

Внезапно поняла, как мало людей я на самом деле знаю…

17.02.2013 в 17:37

Пишет  Horacius the hobbit:

Отмечаетесь в комментариях, я даю вам два имени - мужское и женское. А вы пишете о ваших знакомых с этими именами.

P.S. Можете мне в ответ дать имена. Буду лишь рад.

Мне от  *Ziggy Stardust* Арсений и Екатерина.
К сожалению, знакомых по имени Арсений у меня не было. Помню лишь, что такой учился в параллельном классе.

О, о Екатеринах можно написать целую книгу! Двух моих лучших друзей зовут именно так. Эти люди, скажу вам, такие же сумасшедшие, как и я сам. Причём знакомились мы неофициально, а как-то... необычно, что ли х) Иногда они бывают непредсказуемы, но мы отлично ладим.

Мне от  ~Californication~ Стас и Алёна.
Стас? Да, был один такой. Довольно гнусный тип надо сказать. Не то, чтобы у меня с ним были плохие отношения, просто он немного заносчив был, что вряд ли кому нравится. Мы пересекались с ним, когда я ходил на шахматный кружок. Мы играли несколько раз. И всегда разговаривали. Не задирай он нос, сошёл бы за отличного парня.

Алёна. Так зовут мою однокурсницу. Среднего ума девчонка, надо сказать. Шоколад просто обожает. Даже я столько не сожру, пожалуй хД

Мне от  Horacius the hobbit достались Сергей и Евгения

Сергей – Серый – это брат. Такая противная и вредная мелочь, которая любит доставать меня, коллекционирует фигурки из какой-то том вселенной и временами такой милый, что прям тискать и тискать. Живет далеко, поэтому придушить хочется, но крайне редко)
Евгения – Женя – была у меня знакомая еще в Художественной школе. И я ей завидовала со страшной силой. Потому что у неё была сестра-близнец. Вот прям одно лицо, но совершенно другой характер и это казалась так обалденно. Круто когда у тебя есть близнец – тебе никогда не скучно, все глупости делаются не в одиночку и – главное! – очень удобно фотографироваться

@темы: Флешмоб

---

Учеба

У нас новый мальчик-модель на академическом рисунке. В качестве сферы занятости обучает людей обращаться с катаной и это прям чувствуется... постиг чувак дзен. Часами сидит и не один мускул не дернется, а в перерыв две минуты сидит в позе йоги и опять готов.
И черт мне нравиться рисовать этого парня. Не, не надо думать ничего плохого всех нас изначально учат воспринимать модель исключительно асексуально поэтому говорю исключительно с эстетической стоны. Но в общем и целом обнаженка в академ рисунке... воодушевляет.
И какую я сегодня обалденную книгу смотрела

А копию вот этой штуки я буду делать следующие пол семестра. Сначала макет, потом отливка формы из гипса, потом керамика.

@темы: My life, Universitas

---

О пенсиях и налогах

Когда кто-то из родственников работает в налоговой, получаешь довольно много любопытных плюшек с информацией. О системе налогообложения, о государственных и коммерческих фондах, о списании многомиллионных долгов компаниям, о нашем "замечательном" налоговом законодательстве и условных наказаниях за должностные преступления.

Я просто скажу, может кому будет полезно: те, кто рождены в 90х и устраиваются на работу – сразу выбирайте коммерческий пенсионный фонд. Их у нас есть. Например «Благосостояние» от Российских Железных дорог, «Газфонд» от Газпрома и еще несколько. Ситуация сейчас такова, что рожденных в 90х детей было очень мало, а пенсионеров будет очень много.

И ситуация это предполагает что у государства нет денег чтобы выплачивать им пенсии и оно будет брать средства из вашего счета в который отчисляют деньги работодатели (страховая часть пенсии), а в следствии нам не будет начисляться накопительная часть пенсии (как % на банковском счете). И сейчас это кажется далеко и все равно, но просто подумайте о том, что это сотни тысяч который вы просто подарите государству (государству, а не бабушкам-дедушкам).

Спасибо за внимание.
И нет, мне не платят за рекламу)

@темы: Не забыть, My life, Памятник человеческому идиотизму, |Прежде чем сказать что-либо другим, скажи это себе|Сенека

---

Ну, вот какого, я, спрашивается, столько лет проучилась и не умею рисовать? Плохая, плохая, ленивая Сарби. Надо брать в руки планшет. Хотя бы ради скетчей. Ну и собственно – вот:

Кстати я молодец. Пишу по 1 000 слов каждый день и пока пропустила только один из одиннадцати!

@темы: SAI, Моё, Photoshop

---

Я не знаю что это. Я просто оставлю это здесь и посоветую всем посмотреть.

@темы: Emotion, Optimus, Не забыть, Стасчено

---

У меня тут тетя нашла фигурку Гендальфа на столе и спросила: из того ли она фильма где мальчик со шрамом и в очках куда-то кольцо несёт…

Чёрт, иногда я забываю, что большинство людей просто нормальные

@темы: Хоббит, Памятник человеческому идиотизму

---

Часто смотришь на вещи, и хочется только скорбно покачать головой. Смотришь на пропаганду христианства, социальную рекламу против абортов или призывы сохранить славянский род. Неважно. О вреде курения или о том, что правительство - козлы. Все эти мнения и теории, научно подтвержденные или просто выражение чувств отдельной личности. Совсем не важно, что именно. Так вот хочется только покачать головой. Потому что как это не прискорбно - нет слов. Просто не хватает. Может знаний не достаточно, скажите вы, или может словарного запаса? А вот не фига подобного. Просто ты теряешься перед напором абсурда. Невозможно отрицать то, что просто не укладывается в твоей голове. Как встречаясь с высокоинтеллектуальным аргументом типа "сам дурак" приходишь в некоторый ступор. Ты просто не понимаешь как ЭТО... ну как ЭТО ВООБЩЕ можно думать/писать/считать/доказывать/и т.д. Вот, я даже выразить этого не могу. Печально, да.

@темы: Россия, Памятник человеческому идиотизму, |Прежде чем сказать что-либо другим, скажи это себе|Сенека

---

В упор не помню когда и зачем писала, но пусть будет

PWP Шредингера
Фандом: Sherlock
Пейринг: Джим/Шерлок
Рейтинг: а шут его знает. Де-юре секс есть, де-факто – нет. Или наоборот...
Жанр: пвп в некотором роде
Размер: драббл


Если остановиться, всего на секунду, остановиться в то мгновение, когда игра уже в самом разгаре, занести пешку и замереть, не опустив на клетку шахматной доски, то можно всё. Высшая точка амплитуды, мгновение, когда игроки не смотрят на доску, они смотрят друг другу в глаза. В этот короткий отрезок, когда и уже и ещё не – можно всё.

Он говорит нет-нет-нет и ломается на выдохе, сжимая пальцами белоснежные простыни. Потому что нет. Просто нет. Выгибается сильнее, чем хочет, сильнее, чем думал что может.

–Да, – шепчет ему на ухо Джим.

Шёпот самоуверенный и дерзкий, он щекочет плечо влажным прикосновением, проходится от виска вниз и в сторону. Вызывая дрожь, сокращая дистанцию. Что-то ломается навсегда, что-то исчезает на время. Кубы воздуха, распирающие стены, обретают острые грани, режут горло и связки, не доходят до легких.

Звуки непокорные. Освобожденные на секунду и снова запираемые стеной зубов и молчания. Запахи, тяжёлые острые, от тел, от окон, от мятой ткани. Если закрыть глаза они окрашивают воздух. Шерлок не смотрит, прячется за веками, за мгновение до и тело освобождается от тисков разума. Нити, что держат руки марионеток, натягиваются до предела и рвутся с глухим звуком. Ладони обхватывают плечи, пальцы сжимаются, вдавливаясь в кожу.

Можно. Только в это мгновение, когда фигура уже зажата в пальцах, но ещё не поставлена на доску.

@темы: моё, Sherlock, Фанфики

---

Почему до сих пор не сделали холодильник с прозрачной дверью...

...чтоб можно было обдумывать что пожрать, не открывая дверцу?

Что я должна была сегодня делать? – пойти учиться. Что я сделала? – пошла в кино. Как обычно. На Гензаль и Гретель которые Охотники на ведьм да-да на них. о, нет, конечно, я не ходило в кино исключительно для того чтобы посмотреть трейлер Стар Трека. который оказался возмутительно коротким!! нет-нет-нет.
Мне кажется или появлялась внезапная мода уничтожать Лондон? Раньше Статую свободы убивали всякими разными способами, а теперь Биг Бен. Серьезно, за 8 минут, что показывали рекламные ролики, Англию стирали с лица земли дважды! Трижды, если считать Войну миров, где загибался вообще весь мир.
Собственно по сабжу. Если бы не Дж. Реннер это был бы крайне скучный фильм. Но Джеремино Реннер любовь моих очей и свет моего сердца
А еще мне нравиться его подход к душещипательным разговорам – с тобой начали задушевную беседу? Укатись под кровать! Молодец, всегда так делай и я буду Под кровать, стол, стул, шкаф…все что угодно, только не разговоры о страданиях и метаниях. Во всем остальном фильм как Братья Гримм 2005 только новее (что не особо заметно), предсказуемее и не такой психоделичный (это опять же ему в минус). Хотя надо признать, что сахарный диабет в качестве последствия пребывания у ведьмы в Сладком доме привнес нехилую толику иронии во все это сказочное уныние. Хотя здесь я вероятно тоже не объективна, потому что это опять о Реннере

@темы: Кино

---

Архипелаг, Teen Wolf, R, стерек

Название: Архипелаг
Автор:  Sarbi
Бета: инкогнито
Пейринг:Стерек
Рейтинг: R
Жанр: romance
Саммари: Цивилизация вторглась в мир аборигенов, претендуя на святость. Молодой нотариус отправляется на острова Тихого океана во время калифорнийской золотой лихорадки.
Дисклеймер: права у третьих лиц
Примечания:

***

1. Давайте предположим, что мориори по какой-то неведомой прихоти природы не были черными. Потому что лично я с трудом представляю себе черного Дерека с его щетиной;
2. Так же как и в киноверсии реалии острова Чатем объединены с событиями на острове Райатеа;
3. Герой моложе, чем в каноне и соответственно не обременен браком и ребенком.
Размер:10 000 слов
От автора: Ретеллинг Облачного атласа, написано на Teen Wolf Secret Santa для  Bezumnij zanpakto.

~оОо~

Соленый морской ветер мелкими каплями оседал на похолодевшей коже. Капли собирались, росли и, скатываясь вниз по телу, впитывались в потрепанную одежду. Едва успевшее выглянуть солнце мягким равнодушным светом освещало мертвую плоть, теплыми лучами грея матовую кожу, кровь под которой перестала течь, судя по всему, уже несколько часов назад.
Стайлз перевел взгляд на слепящую рябь моря за бортом. Темная пенившаяся вода расступалась под носом «Пророчицы» и лениво смыкалась за ахтерштевнем. Широкий пенный след еще немного тянулся следом за шхуной, а потом море безразлично успокаивалось, и начинало казаться, что сама мысль о вторжении человека во что-то столь могущественное – богохульна.
Там, где кромка океана уходила за горизонт, начиналось розово-серое небо. А чуть выше громоздилась стена облаков, ровная по нижнему краю, словно срезанная не очень острым ножом. Оканчивалась она, как и положено, округлыми разномастными шапками, над которыми вновь открывалось чистое, быстро светлеющее небо.
– Какая жалость, – презрительно выдал помощник капитана, пожалуй, самый отвратительный из знакомых Стайлзу людей, мистер Бурхаав.
Кривой и неприятный, он двигался немного нервно и имел привычку почесывать свою куцую неопрятную бородку. Стайлз справедливо опасался его с самого начала путешествия. Мистер Бурхаав был не просто жесток, он не признавал правил и законов. А в пределах корабля, при прямом попустительстве капитана, творил все, что душе угодно. Перед ним, низеньким и несуразным, дюжие матросы сутулили плечи и старались выглядеть как можно более незаметными.
Несмотря на собственное желание, после его комментария Стайлз перевел взгляд обратно на раскачивающийся труп. Парня звали Рафаэль. Стайлз пересекался с ним немногим чаще, чем с другими членами команды. Рафаэль ступил на борт «Пророчицы» одновременно со Стайлзом. Молодой, с горящими глазами, с детской мечтой повидать мир и не по-детски развитым умением общаться с парусом. Стайлз смутно помнил истории, которые Рафаэль рассказывал. Этот юнга пару лет плавал на рейсах Сидней-Кейптаун до прибытия на «Пророчицу». И на этом корабле он так же, как и любой слишком молодой, слишком смазливый и слишком наивный, подвергался всяческим издевательствам. Стайлз слегка передернул плечами, вспоминая его большие голубые глаза. Он не был готов признать это вслух, но он был чертовски рад, что ступил на борт как пассажир, с неплохо набитым кошельком. Бог не имеет права считать это эгоизмом, думал Стайлз, глядя на мерно раскаивающуюся тень, отбрасываемую трупом. Не то чтобы у него было право претендовать на пропуск в Рай, но годы, проведенные в воскресной школе, накрепко привили привычку оправдывать неправильные чувства «благородными» облатками, а время учебы в университете научило превращать плохое в хорошее в сознании слушателей одной лишь силой образов, что несли слова.
Бурхаав еще раз неодобрительно посмотрел вверх и, сплюнув, пошел разгонять столпившихся на палубе матросов. Через полдюжины отрывистых команд, щедро разбавленных матом, большая часть команды разошлась. Угрюмый усач, чье имя Стайлз знал, но не вспомнил бы ни за какие сокровища мира, полез наверх, захватив широкий нож.
– Не угодное дело в глазах Господа. Да, мистер Юинг? – спросил подошедший к Стайлзу Торгам, не отрывая взгляда от покачивающегося трупа.
Торгам был шведом, не одаренным умом, что сверх меры компенсировалось жаждой наживы. Однако Стайлз замечал за ним меньше хамства и жесткости, чем можно было предположить на первый взгляд. Меркантильность, как ни странно, делает суждения и манеры людей несколько сдержаннее, мягче. Стайлз вспомнил мягкие и склизкие клубочки пальмовых листьев, отведать которые он отказался некоторое время назад. Желудок свело судорогой, и Стайлз сглотнул с языка кислую желчь.
– Почему? – Стайлз знал правильный ответ, но спрашивал с тем же упорством, с каким он заставил себя смотреть на показательную смертную казнь, на которой его когда-то вынудили присутствовать во время учебы.
С момента начала своего путешествия он немного научился сдерживать любопытство. В море единственный закон – слово капитана, а решение так же далеко от гуманности, как родной Сан-Франциско от острова Чатем, на который они прибудут не позже, чем на следующий день, по словам капитана Молине.
– Не по нраву видать мальцу оказались развлечения, – Торгам похабно ухмыльнулся.
В этот момент матрос, пытавшийся снять тело с грот-мачты, неудачно оступившись, взмахнул ножом. Сам он удержался, но петля, перекинутая через нижнюю нок-рею, оказалась срезана. Тело ухнуло вниз и со звуком, от которого у Стайлза свело челюсть, ударилось о палубные доски. Ухмылка исчезла с лица Торгама.
– Это не ваше дело, мистер Юинг. Просто помните о том, как мало здесь стоят ваши громкие слова о законе и равенстве.
Торгам отошел, а Стайлз, положив локти на фальшборт, пробурчал, вспоминая отца, отчасти самому себе и немного морю, которое иногда было крайне благодарным слушателем:
– Мало стоит закон… Как будто хоть один из них знает, чего стоит закон. Ну конечно, у нас море перед глазами и ветер в заднице. А как что, так сразу к акулам…
Вода за бортом согласно пенилась и билась о корпус. Голландцы умели строить корабли. Еще при первом знакомстве Рафаэль рассказывал Стайлзу о судовой мази, что делала голландские суда одними из лучших покорителей морей: сало, сера, свинцовые белила и жир, смешенные в неприглядную массу, покрывали всю подводную часть корпуса. О листах металла, что пришли на смену мази, и медных гвоздях. Стайлз пообещал себе, что обязательно почитает об этом, когда вернется.

~оОо~

Перед следующим рассветом налетела буря. Может, она подбиралась медленно и осторожно под покровом ночи, однако Стайлзпрознал о ней только тогда, когда судно стало ощутимо болтать, а где-то над головой матросы принялись перекрикиваться звучными голосами, в срочном порядке подготавливая корабль к нашествию стихии. Стайлз игнорировал шум, периодически выплывая на поверхность своего беспокойного сна и засыпая вновь под грохот десятков пар ботинок, топчущихся так громко, как стадо гигантских муравьев, и так бестолково, как перепуганные куропатки.
Ему снились странные миры, где закон ставился превыше всего, и те, в которых он не существовал вовсе. Удивительный мир, где знания были доступны и являлись величайшей ценностью. Картинки проносились перед ним, останавливаясь на мгновение, пока он плыл в сиреневом тумане. Они сопровождались звуками, одна часть из которых была узнаваема, а другая – за гранью его разума, звуками, столь же странными, как и некоторые его видения. Вместе они складывались в мелодию, которая стремительно нарастала, почти оглушая, и также быстро растворялась в сиреневом потоке, усеянном звездами. Стайлз и слышал ее, и одновременно не слышал вовсе. Он смотрел, слушал, почти чувствовал, но был рад, когда очередной раскат грома снова разбудил его. Как всякое слишком непонятное и оттого тяжкое знание было разуму чуждо, так и сны, беспокоящие воображение, хотелось спрятать подальше.
За время своего путешествия на другом корабле в самом начале своего путешествия Стайлз был свидетелем нескольких внезапных тихоокеанских штормов. Они возникали внезапно, обрушивались вниз непроглядной стеной и также неожиданно исчезали, оставляя после себя гладкую, словно стеклянную воду на мили вокруг.
Движимый нездоровым, но неистребимым любопытством, Стайлз все-таки окончательно разлепил веки и, встав, натянул одежду, поеживаясь от холода. Пару раз помянул нечестивых зловредных существ, исключительно по их вине умудрившись трижды обо что-то стукнуться в практически пустой комнате.
Корабль мотало из стороны в сторону. Конечно, это происходило постоянно, но сейчас ступеньки лестницы норовили выскочить из-под ног, перила накренялись под неестественным углом, и каждая из всех тех бутылок, оставленных на полах в затхлых каютах, билась о стены и гремела пустым стеклом. Едва не сбитый с ног парой спешащих матросов, Стайлз кое-как выбрался наверх под морось мелких холодных брызг.
Судя по всему, буря уже стихла. Ветер все еще неистово трепал паруса, с шумом хлопая жесткой тканью, но уже не грозил оторвать их, забрать с собой на небеса, походя отдав на откуп волнам пару-тройку матч и людей.
– О, мистер Щелкопер! Хорошо выспались? – скалясь желтыми зубами, поинтересовался Бурхаав и тут же повернулся к матросу, тащившему огромную бухту канатов: – С*ка, куда! Отнеси обратно, а не то я тебя!..
– Что-то серьезное? – самым светским тоном из тех, каким только мог, отозвался Стайлз.
– Ничего, мистер Щелкопер. Как вы смотрите на то, чтобы быть съеденным белыми акулами? Они будут откусывать по кусочку. Вгрызаться своими замечательными острыми зубами. Или вы предпочтете смерть на дне морском? Ваш живот вспухнет и посинеет, а морская живность растащит ваше тело, выгрызая и отщипывая по маленькой части, – Бурхаав презрительно фыркнул и махнул рукой куда-то вверх.
Стайлз не был уверен, что хочет смотреть в ту сторону. Нет, не потому что боялся увидеть там еще одного самоубийцу, осквернившего и тело свое, и дух. Конечно, нет. Решив, что это недостойная слабость, Стайлз все-таки перевел взгляд выше и с облегчением выдохнул. Никакого трупа там не было, даже его следов. За исключением, пожалуй, блеклого призрака вины, который немного давил на грудную клетку.
Он никогда не разбирался в судостроении. До начала этого путешествия, длившегося уже несколько недель кряду, ему вообще не случалось ступать на столь большие суда. Первый корабль, под началом куда более вежливого капитана, на котором Стайлз провел всего пару дней, был меньше и, к сожалению, доставить его до места назначения не мог. Стайлз с некоторой долей сожаления вспомнил об аккуратном и вежливом капитане с его сдержанными манерами и строгими порядками. И незаметно закатил глаза, услышав прямо за своей спиной непечатную брань капитана «Пророчицы», где молодой юрист и так провел много нежеланного времени.
Развернувшись и быстро выхватив взглядом из темноты фигуру капитана Молине, Стайлз направился нетвердым шагом прямо к нему, пытаясь незаметно запахнуть одежду так, чтобы холодные капли, посланные щедрым тропическим небом, не лились за шиворот.
– Капитан, – начал Стайлз с некоторой настороженностью. Мистер Молине и в спокойные дни не отличался сдержанностью, что уж говорить о такихтревожных. Однако Стайлз сполна оплатил билет и намеревался завершить свое дело. – Что-то серьезное?
– Да, черт возьми! – рявкнул капитан в ответ, даже не обернувшись. – Вознесите хвалу Господу, потому что не будь суша так близко, подохнуть бы нам всем прямо здесь.
С самого начала путешествия на «Пророчице» Стайлз замечал за ним скверный характер, но чем дольше, тем мрачнее и ожесточеннее он становился. Стайлзу было известно о Недуге, преследовавшем капитана уже некоторое время. Однако, уже порядка двух с половиной недель с ними путешествовал некий мистер Гуз, по просьбе капитана исполняющий обязанности корабельного доктора и личного врача для Молине. Но, несмотря на профессиональное лечение, судя по всему, капитану не становилось лучше. Фактически он выглядел все более скверно день ото дня. Доктор Гуз заверил, что таковы особенности терапии, и безоговорочно доверяющий ему свое здоровье капитан продолжал исполнять свои обязанности, хотя все больше времени проводил в своей каюте, переложив необходимость принятия решений о большинстве повседневных трудностей на плечи старшего помощника.
Стайлз прищурившись, посмотрел в ту же сторону, что и капитан. Там, на самой границе неба и воды, в свете занимавшегося рассвета, темным осколком вырисовывалось очертание острова. Стайлз выдохнул. Плевать, что случилось с кораблем. Земля. Наконец-то.
– У нас есть пара дырок там, где их быть не должно, но раз мы не портовые шлюхи и дырками не зарабатываем, придется их залатать, – поделился общими сводками капитан, чуть расслабившись. – Скажите спасибо морскому дьяволу или Господу, как уж вам угодно, что мы так близко к земле. До острова доберемся, а там, если не попадем на прибрежные рифы, займемся починкой. Наше путешествие затягивается, но у вас будет несколько лишних дней на эти ваши бумажные делишки, постарайтесь получить от этого удовольствие, мистер Юинг!
Стайлз не удержал тяжелого вздоха, отдирая от влажной кожи свою рубаху, и провел ладонью по мокрому лбу. Капитан отметил этот жест шуткой про неженок и засмеялся, поддерживаемый другими членами команды.
Спустившись обратно в свой гроб, Стайлз стянул мокрую одежду и повалился на койку. Дюжину минут покачавшись вместе с кроватью, Стайлз издал болезненный стон и, кое-как разлепив глаза, уткнулся обратно в подушку.
– Чтоб вас всех!.. – перевернувшись на бок, Стайлз снова замер. Через секунду перекатился на спину, а потом на другой бок.
– Чертово море!.. – через минуту раскинул на узкой кровати руки и ноги и начал представлять себя звездой. Морской звездой, которую не мутит на борту морского корабля.
Помогало плохо. Плохо было все.
– Никогда больше… – свернувшись в позе эмбриона, Стайлз прижал горячий лоб к коленям и попытался вообразить себя моллюском, – никаких кораблей!
Он вытянул руку вверх и уставился на свои пальцы, как будто увидев впервые, и начал загибать их другой рукой, как делали совсем еще малыши.
– Нет нормальной еды, – минус один палец, еще один: – Теснота. Как замечательно, что у меня нет клаустрофобии. Или уже есть? Качка. Ох, никакой еды сегодня. Или вообще никогда, – Стайлз согнул безымянный и взялся за мизинец: – Жара.
Стайлз с сомнением уставился на оставшийся палец и мысленно прикинул, разумно ли повесить на него хамство команды, антисанитарию, отсутствие возможности завязать нормальный разговор и периодические угрозы здоровью. Подумал, что большой палец не заслуживает столько всего, и просто сгрыз на нем заусенец, решив на время забыть о правилах личной гигиены и большом количестве различного рода болезней, которые так легко подхватить в условиях жаркого климата и ограниченного количества пресной воды.
На виски продолжал давить раскаленный обруч. Боль отдавалась в районе верхних век и мучила Стайлза сильнее и дольше, чем раньше. Ему и прежде было свойственно некое недомогание, не в полной мере обоснованное медициной или, по меньшей мере, теми несколькими специалистами, на прием к которым отец водил его еще в детстве. В пути этот недуг обострился или это был новый, во всяком случае, Стайлз уже испытывал некоторую спутанность мыслей и излишнюю рассеяность. Иногда спазмы и боли. Не самые лучшие особенности в свете его профессии. Однако, если Стайлз сумел окончить колледж как один из лучших, то и с небольшой, но ответственной миссией за океаном он справится. Потому что отец верит в него, а Скотт ему должен.
Проведя еще некоторое время в безуспешной попытке уловить странную мелодию из своего сна, Стайлз решил вновь покинуть гроб, потому что смысла и дальше сидеть в маленьком помещении, которое все больше раскалялось под лучами полуденного солнца, не было совершенно.
Несмотря на дикость аборигенов, вездесущих насекомых и прочие неприятные составляющие, тропические острова были великолепны. Кровожадные местные жители и не менее кровожадные местные муравьи обнаружили свое присутствие немного после. А сейчас, когда темный корпус «Пророчицы» только подходил к островам, это место казалось осколком Эдема, по странной прихоти всевышнего оброненным в океан.
Стайлз залюбовался открывшимся видом. Пологие склоны перемежаются с острыми остовами скал, о которые разбиваются яростные волны, пенными шапками разлетаясь, чтобы собраться с силами вновь. Изумрудные поля сливаются с горизонтом, а густые шапки деревьев сплетаются, образуя плавное зеленое полотно, издалека похожее на набивную узорную вышивку. Море, по мере приближения песчаного берега, становится светлее, и темное индиговое полотно выгорает сначала до синего, а потом и бирюзового цвета. И все это накрыто голубым куполом неба, настолько ярким, что с непривычки слепит глаза.
Остров Чатем, будучи частью Чатемского архипелага, был конечной точкой путешествия Стайлза. Конечно, еще предстояла долгая дорога домой, однако это казалось уже пройденным, а потому несущественным этапом.
Остров имел свою, судя по воодушевленным рассказам моряков, неприглядную историю, но она осталась в недалеком прошлом. Сейчас же здесь было вполне приличное для этих далеких от цивилизации мест поселение, в котором аборигены посещали церковь, а дети изучали основы грамоты в выстроенных колонизаторами школах. И даже более того, дела острова шли настолько хорошо, что находящиеся в трех неделях пути американские бизнесмены изъявили желание установить торговые отношения. Импорт аррорутового крахмала и кокосового масла во время самого разгара калифорнийской золотой лихорадки, когда цена на одно яйцо достигала доллара, была бы крайне выгодна обеим сторонам.
Стайлз направлялся туда как нотариус, для оформления документов и решения некоторых нюансов, которые не должны были быть доверены бумаге. Он был выпускником университета и достаточно компетентен для выполнения этого поручения, но не обладал достаточным статусом, чтобы от него отказаться.

~оОо~

«Пророчица» прибыла аккурат в воскресенье, и, обустроившись в местной гостинице, Стайлз не стал задерживаться в номере. Чуть позже, прогуливаясь под палящим солнцем, Стайлз услышал пение псалмов и как завороженный пошел на их зов, на самую верхушку холма. Там, среди густой листвы, горделиво возвышалась выкрашенная белым деревянная церковь. Крест на ней под лучами полуденного солнца почти светился, обещая путь в лучший мир.
Стайлз поднялся по добротно сколоченным ступеням, с некоторым недоумением разглядывая клубы дыма, валившие из забранных узкими планками окон и неплотно закрытой двери. Благоразумно решив, что если бы церковь горела, на это бы обратили внимание и до него, Стайлз шагнул внутрь, неслышно прикрыв за собой дверь.
Стараясь не вдыхать насыщенный дымом воздух, он осмотрелся и тяжело привалился спиной к стене почти напротив вещавшего пастора. Его последовательный, тренированный сотнями книг и наточенный постоянными дебатами с профессорами ум, его вера в закон и способность принимать других такими, какие они есть, способность, которую позже назовут толерантностью и станут проповедовать как религию, – все это объединилось, разъедая его изнутри нечестивыми мыслями, отвергающими Бога, по меньшей мере, такого Бога.
Перед Стайлзом в едином порыве сгибалась в отвратной пародии на смирение сотня черных спин. Люди синхронно наклоняли спины, черные и блестящие. На периферии сознания Стайлз осознавал наличие у них рук, голов и ног, но это было не существенно, потому что черное чудовище изгибалось и шевелилось, окутанное густым чадом. Глаза Стайлза слезились, нос забивал дым, и сознание, расшалившееся на нестерпимом солнце, размывалось, утопая в этом видении. Терпкий смрад шел от трубок, набитых табаком-сырцом, которые были в руках каждого из присутствующих.
Стайлз с силой стукнулся затылком о стену и зашипел, схватившись за затылок. Замечательно. Но сознание немного прояснилось, и, любопытства ради, схватив со стоящей рядом полки карманную Библию, он покинул это странное место.Стайлз уже почти принял все странности этого мира, в котором цивилизация столкнулась с чем-то, что было более странным, нежели простая дикость.
Махнув рукой на состояние собственных штанов, Стайлз уселся на ступеньки чуть поодаль и повертел свой трофей в руках. Библия была на полинезийском и, радостно ухмыльнувшись, Стайлз засунул ее в карман. Занятный сувенир, прелесть которого состояла в том, что Скотт сможет подарить ее своей невесте, которая, как Стайлзу было известно, посвящала немало времени изучению теологии. А сам Стайлз сможет вытребовать у Скотта что угодно взамен. Он откинулся назад, ухмыльнулся, вспоминая свой прощальный праздник, и, прищурившись, посмотрел на солнце. За три недели Стайлз успел соскучиться по отцу, лучшему другу и даже его невесте. За океаном все было проще, в известном смысле. Никаких странностей, мирное размеренное течение жизни, возможно, даже немного скучное, совсем чуть-чуть. Ну, может, и не чуть-чуть, иначе разве бы он согласился на эту авантюру?
– Нет, не так. Меня заставили. Мне здесь жарко и плохо. И я убью Скотта при первой же возможности… – бормотал он себе под нос, вспоминая тот самый день.
Они обедали у отца: несколько приглашенных джентльменов и леди, Скотт с матерью. Простой ужин, один из тех, на которых обсуждают внутреннюю политику и чинно раскладывают по тарелкам баранину с ягодами. «Хорошо, – сказал тогда Стайлз, – если это необходимо». И отец смотрел на него с гордостью и немного с сожалением.
Стайлз поморщился. Церковный колокол гулко зазвенел у него над головой, и мимо стали спускаться прихожане со стеклянными глазами. Опьяненные табаком, они двигались, не глядя по сторонам, лишь переступали по ступеньки, ведомые силой привычки. Ему пришлось встать и посторониться, иначе это темное людское море поглотило и перемололо бы его.

~оОо~

– Мориори – истинные местные аборигены, – поделился со Стайлзом мистер д'Арнок, казначей местной паствы. – Они безраздельно владели этими островами и называли этот славный остров Рекоху, а их происхождение – тайна за семью печатями. Малочисленные, но с удивительно развитой для этой местности культурой, они следовали уникальной, на мой скромный взгляд, доктрине. Их верования, мистер Юинг, были глубоко пацифичными, настолько, что даже мы с вами, цивилизованные люди, не можем похвастаться тем же гуманизмом. Само понятие войны чуждо было их философии. Быть может неосознанно, но на протяжении веков они неукоснительно следовали божьей заповеди «не убий», создав гармоничную утопию. Но при этом они были сильнейшими и искуснейшими воинами. Я не знаю, право слово, как они сочетали это. Но ходили истории, что один мориори мог справиться с дюжиной львов. Вы хотите знать, что с ними случилось? Это достойная сожаления часть повествования. Дело в том, что помимо озвученной религии, они имели также еще одно значительное отличие от других племен, обнаруженных исследователями в разных уголках мира. Так вот, мистер Юинг, мориори были белыми. Да-да, это удивительный факт – такими же белыми, как вы или пастор Хоррокс. Не торопитесь, мистер Юинг, для того, чтобы понять причину их гибели, вам стоит принять в расчет все обстоятельства. С уверенностью стоит сказать, что причиной их краха стали мы. Белые цивилизованные люди, которым свойственно сеять болезни и вражду, куда бы они не пришли. О нет, что вы! Мы стали причиной их конца, но не орудием. Водрузив флаг Соединенного Королевства, мы начали обустраиваться на острове и нуждались в рабочих руках, немалом количестве рабочих ресурсов, готовых в невыносимую жару сеять и пахать. А мориори оказались гордым и малочисленным племенем, как я уже упоминал. И сюда пришли маори-конкистадоры. Их было много, и множились они с завидной скоростью, и мориори приняли их, движимые своим милосердием. А потом была ночь, мистер Юинг, вероятно самая печальная ночь в истории этого острова, когда на закате хижины мориори начали гореть. Я доподлинно не знаю, что случилось тогда, но племя мориори словно перестало существовать. Почему мы не вмешались? Мистер Юиг, а что будет, если встать между дьяволом и его жертвой? Кто слаб, тот всегда для сильных еда, мистер Юинг, и племя мориори – ярчайший тому пример.

~оОо~

Будь Стайлз чуть постарше или имей в прошлом сомнительный опыт ввязывания в действительно опасные для жизни неприятности, он бы, вероятно, после подписания документов благоразумно остался в домике пастора на ужин. Они бы обсудили сочинения выдающихся американцев, возможно вступили бы в дискуссию о методах религиозного преподавания или о современной политической ситуации в мире. Но Стайлз был молод, импульсивен и любопытен. Благоприятная среда, попустительство отца и живой ум заставляли его исследовать новое, невзирая на опасность. Праздное безделье было ему чуждо.
Так же, как и был, в цилиндре и черном пиджаке с длинными полами, он отправился покорять высокий холм, расположенный в отдалении от Оушен-Бея. Возвышенность именовалась Коническим пиком и с самого начала манила Стайлза возможностью осмотреть остров с высоты.
Вспаханные и облагороженные поля сменились заболоченными пастбищами. Мимо тек неглубокий ручей, снабжающий водой Оушен-Бей. Неглубокий и медленный, он размывал землю, огибал торчащие низкие пни, трухлявая древесина которых крошилась и источала сладковатый аромат. Едва намеченная тропинка вильнула к реке, земля стала ещё мягче. Стайлз упрямо сделал шаг вперед и, только поставив ногу на землю, понял, что его начищенный узкий ботинок остался позади приклеенным к вязкой жиже, а голая нога медленно погружается в грязь.
– Замечательно, – Стайлз укоризненно посмотрел на самовольно сбежавший ботинок, – просто замечательно.
Он нагнулся за нерадивой обувью и подхватив туфлю, на одной ноге кое-как допрыгал до ближайшей лужицы. Стайлз прополоскал ступню и, содрогнувшись, натянул ботинок. Дальше он шел, перескакивая по пням. Они крошились, влажная древесина осыпалась и скользила. Стайлз, увлеченно размахивая руками и по-мальчишески широко улыбаясь, доскакал до более-менее сухого подлеска.
Оттуда начинался уже значительный наклон, и Стайлзу пришлось карабкаться вверх, цепляясь за узловатую, напрочь спутанную поросль. Где-то среди листвы стрекотали и жужжали насекомые, а над головой давали о себе знать птицы. Песней, в традиционном понимании белого человека, Стайлз эти звуки назвать был положительно не готов. В их криках было что-то пугающее, они обещали мучительную смерть, месть и голод. Поскользнувшись на очередном выступе, Стайлз чуть не рухнул обратно вниз по склону. Отругав собственное воображение уже в десятый раз за этот день, он продолжил, упрямо пыхтя, взбираться на вершину.
Забрался. Осмотрелся. Замечательно. Вместо ожидаемой шикарной панорамы острова Стайлза ждала неприятная неожиданность. Предполагаемые золотистые поля и буйная растительность с коряво выстроенными хижинами и намеками на извилистые дороги оказались скрыты плотным матовым туманом. Довольно частое явление для тропических островов, и Стайлз бы непременно вспомнил об этом, если бы не был так увлечен преодолением препятствий на пути к своей вершине. Что ж, это была скудная награда за старания, но сожаление как-то не приходило. «Иногда конечная цель не самое важное, – говорил отец Стайлза в такие моменты, – наши действия на пути к ней стоят гораздо больше».
Но, конечно, Стайлза такой результат не устраивал, и, движимый исследовательским азартом и чувством неудовлетворенности, он двинулся дальше, продираясь сквозь густые заросли кустарника, которые, как он надеялся, вскоре останутся позади и перестанут норовить выколоть ему глаза. Крепко зажмурившись и раздвигая тонкие ветки перед собой, Стайлз сделал еще шаг вперед и за секунду в полной мере осознал, как неразумно было ему, нотариусу из стремительно развивающейся на постулатах прогресса страны, одному пускаться в путешествие по острову каннибалов, не ведая местности и не зная, как управляться с щедрыми дарами местной природы. Все эти мысли печатными буквами с ускоряющимися интонациями, свойственными его знакомой еще с веселых студенческих лет юной леди Лидии Мартин, пронеслись перед внутренним взором в тот момент, когда твердая почва под ногами внезапно кончилась, и Стайлз ухнул вниз, в пустоту.
Сквозь листья деревьев копи и ту самую призрачную дымку, которая, вне всяких сомнений, и была всему виной, Стайлз упал на что-то влажное, на ощупь похожее на бархат. Весь воздух выбило из легких, а затылок вспыхнул болью, которая объединилась с болью во всех остальных членах, и сознание милосердно покинуло Стайлза.
Пришел в себя он через неопределенное время от ритмичного свиста и странного жужжащего звука, который даже менее приятен, чем звук от наждачной бумаги потертой о секло. Передернувшись, Стайлз еще пару мгновений меланхолично разглядывал куски неба, светящиеся оранжевым светом сквозь листву и ветви. На небе не было ни облачка, а плотно переплетенные ветви, вероятно, спасли ему жизнь.
Нужно было встать и понять, нет ли переломов или ран, несовместимых с жизнью, но Стайлз, продолжая разглядывать небо, ощупал кончиками пальцев свое импровизированное ложе. Оно мягко пружинило под руками, напитанное водой. Стайлз сел, осмотрел коричнево-зеленую подстилку из мха и мульчи, на которой лежал, и тут же с неё подскочил. Все тело отозвалось болью, в глазах заплясали звезды, и Стайлз застонал. Судя по всему, вся его спина представляла собой один сплошной синяк, а положив ладонь на затылок и нащупав шишку, он зашипел и отдернул руку.
Скотт говорил: «Съезди, посмотришь мир». И где он сейчас?! В комфорте и безопасности на континенте! А бедный Стайлз умрет с перерезанной глоткой или от солнечного удара. А потом его съедят каннибалы. Или не каннибалы, а животные. Или все же каннибалы, но не просто съедят, а освежуют, приготовят, а останки сделают частью какого-нибудь тотема. Или освежуют, приготовят, съедят и отдадут кости животным. Или…
Переломов не ощущалось, а с сотрясениями он уже имел дело когда-то в детстве и вроде не умер, значит, особо беспокоиться на этот счет не стоило. А надо разобраться с более насущными вещами. Противный звук все еще продолжал терзать слух на грани слышимости, а сумерки мягко погружали все вокруг в тень, поглощая яркий солнечный свет. Все вокруг приобрело загадочный и опасный вид. Оказаться ночью в джунглях Стайлз не предполагал ни в коем случае. Цилиндр, конечно, потерялся, но Стайлзу и в голову не пришло его искать.
Осторожно ступая и делая все возможное, чтобы не шуметь, Стайлз направился прямиком туда, откуда раздавался шум. Не то чтобы у него получалось хорошо, помимо того, что он не обладал соответствующей практикой, сдержанность и аккуратность в движениях вообще была ему не свойственна. Но хлесткие звуки и жужжание становились все громче, и что-то заставило Стайлза ускорить шаг. Что-то тянуло его вперед, неведомое прежде, то, что он никогда не смог бы обосновать логически, а потому предпочел не разбирать на составляющие. Он просто согнулся, чтобы было проще пробираться сквозь подлесок. Ломиться сквозь кустарник, щедро осыпанный колючками, дурно пахнущими бутонами и тонкими вьюнами стараясь производить минимум шума было тяжело, но Стайлз собрал силы и осторожно пошел на теплый свет, мелькающий сквозь листву.
Когда стало отчетливо видно, что вскоре деревья кончаются, и начинается частично созданная природой, частично вычищенная руками человека обширная поляна, на которой по периметру расставлены местные подобия факелов, Стайлз заставил себя притормозить и подбирался ближе уже крайне осторожно. Остановившись поодаль от освященного круга, Стайлз оперся рукой о ближайшее дерево и согнулся в три погибели, пытаясь отдышаться. Легкие горели огнем, а из горла рвался надсадный кашель. Все-таки почти месяц бездействия на корабле и жаркий влажный климат плохо сказались даже на его молодом и проворном прежде теле. Концепция спорта ради сохранения здоровья все еще была нова для молодой американской империи, но сейчас Стайлз всерьез задумался о ее пользе. С некоторым усилием вернув мысли в конструктивное русло, он осмотрелся и только чудом не вскрикнул, отпрыгивая едва ли не на метр. Снова потребовалось немного отдышаться.
Приглядевшись повнимательней, Стайлз облегченно выдохнул. На него сурово глядел искусно вырезанными глазами дендроглиф. Горящий огонь был еще слишком далеко, чтобы давать достаточный свет, но подчеркивал черты дендроглифа колеблющимися тенями. Стайлз покрутил головой и понял, что все близлежащие деревья обезображены или украшены – тут уж с какой стороны посмотреть – такими же ужасающими, вырезанными в толще деревьев, масками. Старые, почти стертые природой лица и те, что были отчетливо видны и еще сочись древесным соком, с ненавистью и презрением смотрели на Стайлза со всех сторон. Это жуткое наследие, столь древнее, что даже духи вырезавших эти маски мастеров покинули бренную землю, охраняло поляну.
Стайлзу, как любому белому человеку, стоило бы бежать оттуда, бежать от идолов и идолопоклонников. Спрятаться в выстроенных и выбеленных стенах и молиться тому милосердному Богу, что был единым для всего цивилизованного человечества. Тому Богу, что обещал спасение и защиту, сулил милосердие и даровал ограничивающие заповеди. Тому Богу, что был всевышен и всеведущ и не требовал от своих детей крови. Тому Богу, что был превращен белыми людьми в оружие, в суд, возлюбивший стадо свое и ведущий его посредством пастырей, которые даже здесь, в дикости, несли свет и истину.
Если бы Стайлзом руководило исключительно любопытство, то, вероятно, он бы развернулся на сто восемьдесят градусов и бежал оттуда. Но сейчас к интересу примешивался зов, он плясал на грани сознания странной мелодией, которую невозможно услышать и тем более записать. И вместо того, чтобы послушать голос разума и вернуться, он шагнул вперед еще осторожней, стараясь оставаться в тени.
Картина, представшая перед глазами, заставила его зажать себе рот ладонью, чтобы даже дыхание не выдавало присутствие чужака в этом месте, иначе ничто в мире не помогло бы ему сохранить свою жизнь. На дальней от Стайлза стороне освещенного круга выстроились десятка три татуированных аборигенов. Их темная кожа блестела в свете факелов, а яркие белки глаз неестественно выделялись на застывших темных лицах. Туземцы и издавали тот самый жужжащий звук. Он держался на одной ноте, и Стайлзу не было дано понять, что именно это значит, он только надеялся, что никогда не услышит его после. А в центре поляны, истоптанной вновь и вновь возвращающимися сюда, поколение за поколением, аборигенами настолько, что остался лишь желтый песок без единой травинки, возвышался толстый столб, глубоко изрезанный орнаментом. Стайлз проследил рисунок взглядом от самого основания. Странное существо, вырезанное грубо, венчало столб, а сквозь его ноздри были продеты толстые веревки. Они спускались вниз, чуть шевелясь, словно змеи.
Стайлзу потребовалось некоторое время на то, что бы осознать, что красное нечто, привязанное этими веревками к столбу, действительно было человеком. Человеком со светлой кожей. Живым человеком. Человеком, который вздрогнул, когда тяжелая плеть с хлестким звуком уже неизвестно в какой раз опустилась ему на плечи. Кровь стекала с его спины, заливая песок, делая его черным в свете медленно заходящего солнца. Даже не будучи врачом, Стайлз мог сказать, что с такой кровопотерей люди не живут, и с учетом того, что этот звук раздавался с того момента, как Стайлз очнулся, а возможно, экзекуция началась и задолго до этого… Он на мгновение пожалел, что этот человек не умер. И цвет его кожи не имел для Стайлза значения. Даже если это дикарь, неразумный и жестокий, такое наказание противоречило всему человеческому, тому, чему учил Стайлза отец. Сам он не видел спину этого человека, но мог представить, как плеть сдирает кожу, до костей разрубая плоть.
На мгновение инстинкт самосохранения дал сбой, и Стайлз в непонятном самому себе стремлении рванулся вперед. И замер, натолкнувшись на невидимую стену, когда человек, прикованный к столбу, открыл глаза. Стайлз смотрел. И смотрел. Как безразличие в глазах человека сменилось ненавистью, затем недоумением, и, наконец, узнаванием. Неестественным, непонятным, выворачивающим наизнанку узнаванием, которое невозможно объяснить, не приняв, а приняв, уже не хочется объяснять.
Жужжащий звук отошел на второй план, в голове зазвучала та самая мелодия. Теплый ветерок донес до него медный запах крови. И Стайлз остался на месте, но взгляд больше оторвать не смог. Он престал моргать, и глаза жгло, а время встало или, наоборот, полетело слишком быстро. В голове гремела музыка, и он легкомысленно списал это на сотрясение, так же, как и тот факт, что при каждом ударе глаза, в которые он не мог перестать смотреть, на долю секунды вспыхивали красным светом, слишком ярким, чтобы списать это на отсветы огня.
Когда небо сменило оранжевый оттенок на фиолетовый, незнакомец перестал удерживать взгляд Стайлза и закрыл глаза. Никогда прежде тот не ощущал такого страха. Опустившись на колени, он смотрел как огромный, исполненный физической силы и покрытый татуировками палач отложил плеть и повернулся к почти лысому, восседающему на неком подобии трона человеку, чью одежду украшали перья.
Он не мог умереть, стучала мысль у Стайлза в висках синхронно с участившимся пульсом, не мог. Стайлз думал, что он бы понял, почувствовал, как что-то изменилось, если бы на его глазах вот так убили человека. Получив одобрительный кивок, палач взял стоящее на выступе одного из дендроглифов выдолбленное из дерева подобие ведра, по окружности которого шла сложная вязь, и одним движением обдал пленника водой. Над поляной раздался крик, первый с начала экзекуции и переходящий почти в рычание. Стайлз облегченно выдохнул.
Остававшиеся все это время неподвижными зрители стали расходиться, не оглядываясь. Они исчезали в зарослях, словно растворяясь в зелени, не тревожа птиц и насекомых, замерших на ветках у них над головами. Последним, одобрительно что-то прошептав на своем языке, который Стайлз после своего долгого путешествия мог бы отличить от других, но не понять, ушел палач, прихватив свою плеть.
Когда на поляне не осталось никого, кроме висящего на столбе без движения человека, Стайлз, крадучись и оглядываясь, вышел на поляну. Часть факелов уже потухла, но небо все ещё оставалось достаточно светлым. На столбе висел определенно белый человек, но было в нем что-то такое, что не позволило бы спутать его с европейцами, что-то дикое. Его предплечья покрывали татуировки, тончайшие линии закручивались в спирали и, спускаясь по плечам, уходили на спину, скрываясь под стекающей кровью.
– Ты ведь мориори, да? – тихо спросил Стайлз, но абориген был без сознания. – Я думал, вас уже не осталось…
Стайлз подергал толстенные, грубо сплетенные веревки.
– Я определенно об этом пожалею… – и он поднял глаза к всепрощающему небу.
Вытянув за теплый черенок горящую ветку из ближайшего костра, Стайлз поднес ее к вырезанным в столбе отверстиям, через которые была пропущена веревка. Влажная и плотно-сплетенная, она никак не хотела загораться, и он продолжал стоять, держа палку на вытянутых руках.
– Я только надеюсь, что тебя привязали тут не за то, что ты кого-то съел, – пробормотал Стайлз, обращаясь к бессознательному туземцу.
Веревка наконец начала тлеть, и он осторожно обхватил мориори так, чтобы тот не упал, когда она лопнет. Раздумывая, как бы успеть затушить связывающие мориори путы, пока огонь не дойдет до кожи, Стайлз не заметил, как тело под его руками слегка напряглось.
– Эээ… – начал Стайлз, когда мориори, мгновенно изогнувшись, с нечеловеческой силой припечатал его спиной к столбу. На мгновение у Стайлзавышибло дух, уже второй раз за день. – Привет.
Абориген сильнее стиснул кулак, сжимающий рубашку на груди Стайлза. Он приблизил свое лицо почти вплотную, раздувая ноздри, как принюхивающееся дикое животное. Стайлз растеряно смотрел, чувствуя, как ноют синяки на спине, и прокручивая в голове все те жуткие истории, что ходили между моряками и колонизаторами. Его воображение услужливо рисовало вырванные сердца, расчлененные и оскверненные тела в красках и мельчайших подробностях, а на скудность своей фантазии он никогда не жаловался.
– Я Стайлз. А тебе бы следовало сначала разобраться с этим, – он кивнул на все еще горящие остатки веревки.
Кто слаб, тот всегда для сильных еда – крутилась в его голове не так давно услышанная фраза.
Мориори глубоко вздохнул и медленно начал заваливаться набок. Стайлз едва успел его подхватить и сел на землю, уложив голову себе на плечо так, чтобы его обезображенная спина не касалась песка.
– Отлично, – прошипел Стайлз, одной рукой неловко пытаясь и потушить, и развязать узлы веревки. На запястьях аборигена отчетливо проступали ожоги, хотя огонь еще не успел дойти до кожи. – Ну и что мне сейчас делать?
– Вода, – почти внятно отозвался мориори, не открывая глаз.
– Вода? Да что толку от воды? Тебя убивает определенно не жажда…
Туземец открыл глаза и с раздражением посмотрел на него. Стайлз, честно признаться, впервые видел подобные эмоции у аборигенов. Он потянулся к оставленному палачом ведру, на дне которого плескалось совсем немного воды.
– Не эту, – прорычал мориори. – Тут… река… рядом.
– Река. Хорошо. Ладно. В реку, так в реку. Если ты хочешь утонуть, воля твоя. Кто знает эти ваши безумные верования, – пробормотал Стайлз в пустоту, помогая пошатывающемусямориори встать.
Закинув тяжелую руку освобожденного пленника себе на плечо, Стайлз пошел в указанном им направлении. Совсем недалеко от поляны действительно протекала речушка. Мелкая и как будто выдохшаяся, она, судя по всему, трудясь уже не один десяток лет, вымыла широкую заводь глубиной по грудь взрослому человеку под деревьями, чьи корни, теперь оголенные, торчали над водой. Когда до нее оставалась пара шагов, мориори рванулся вперед и спиной упал в ручей, тут же полностью погружаясь на дно. Пресная и прохладная вода должна была вытолкнуть тело, но туземец по неведомой причине оставался на глубине. Решив, что смотреть, как странный абориген утонет, ему совсем не хочется, Стайлз полез в ручей. Он подхватил мориори под плечи и держал его голову над повехностью, не до конца осознавая, что и зачем он делает. Вода вокруг них быстро окрашивалась красным. Прошло еще несколько минут, свежие струи потока наполняли заводь, унося красную воду вниз по течению. Стайлз смотрел, как река вокруг них вновь становится абсолютно чистой, хотя раны мориори все еще должны были сильно кровоточить. Он поймал себя на том, что внимательно разглядывает мориори, чье лицо слишком сильно отличалось от черт населявших остров сейчас маори.
Помимо наличия светлой кожи туземец был похож на цивилизованных людей прямым носом и тонкими губами, разве что его брови были немного более густыми. Стайлз не переставал удивляться, по какой прихоти всевышнего на острове в Тихом океане могли появиться подобные люди. Возможно, это были прибывшие сотни лет назад европейцы, чей корабль разбился, и которым пришлось обосноваться здесь? Когда колонизаторы, будущие американцы, прибыли на неизвестный континент, они столкнулись с краснокожими индейцами. В Азии путешественники столкнулись с людьми с желтой кожей, а рабы из Африки, прибывающие в Америку и другие части мира, были черными. А мориори оказались белыми, но их не осталось, возможно, этот их представитель стал последним, и рассказы о них станут сначала историей, а потом просто байками, которые не будет возможности подтвердить.
Стайлз задумался слишком глубоко и не заметил, как абориген открыл глаза. Он дернулся в успевших замерзнуть до судорог руках Стайлза и встал на дно уже самостоятельно.
– Привет. Я Стайлз, – еще раз вежливо представился Стайлз, опасаясь лишний раз пошевелиться, и на всякий случай уточнил: – Я тебя спас. И полагаю, я не вкусный.
Мориори, ничего не ответив, развернулся и вылез на берег.
– О, Господи…
Стайлз потер глаза, но ничего не изменилось – спина мориори оказалась светлой и гладкой. Как будто не его только что стегали плетью, разрубая плоть до костей.
– Ты?.. Это не возможно! Мне же не показалась? – Стайлз сделал попытку выбраться по скользкому пологому берегу. Тяжелая одежда тянула вниз, а узкие ботинки скользили на жирном иле. – Мне не показалось!
Перед его носом появилась мускулистая рука, за которую Стайлз ухватился, не раздумывая. Его с силой дернули вверх на берег.
– Теперь я в долгу у тебя, пока не спасу жизнь тебе.
– Я искренне надеюсь, что не окажусь на грани смерти, – не очень уверенно фыркнул Стайлз.
– Если ты не жаждал смерти, то зря пришел сюда, белый человек.
– Ну, я не то чтобы пришел. Это все туман.
– …
– Я поднялся туда, – Стайлз махнул куда-то вверх, – а там ничего не видно из-за тумана. Вот я и пошел посмотреть. И кусты… Ну, знаешь, такие густые, я не в курсе, как они называются… с мелкими листочками. Но внизу тоже этот туман! И…
– Рекоху, – прервал мориори поток слов.
– И что это значит? Эти ваши названия всегда что-то значат. Это довольно странно и вообще…
– Рекоху означает Солнце тумана. Ты очень много говоришь.
– Я… – воодушевленно начал Стайлз, но был вынужден замолчать, когда мориори зажал ему рот и, пригнув голову, прислушался.
– Беги, – выдохнул он и толкнул в нужном направлении, придав скорости.
Стайлз хотел возмутиться подобным обращением. Сказать, что цивилизованные люди не бегают, и он не видит причины делать это сейчас, но, наткнувший на полный бешенства предостерегающий взгляд, решил отложить возражения и все-таки побежал в указанном направлении.
Узловатые переплетения сучьев над головой, цепляющие за одежду и норовившие выколоть глаза ветви мешали Стайлзу бежать, а трухлявая поросль под ногами пружинила на одном шаге и проваливалась на другом. Он споткнулся и уже летел вниз лицом, когда сильные руки подхватили его и вернули в вертикальное положение, и Стайлз побежал дальше, не сбавляя скорости. Он задыхался, пот заливал глаза, и он с трудом различал что-то перед собой. Когда его резко остановили на небольшом участке, свободном от деревьев, и отбросили за спину, Стайлз смог только, задыхаясь, привалиться к дереву. Легкие горели огнем, и даже смерть перестала пугать. Мориори повернулся к нему спиной и встал, напряженно вглядываясь в заросли перед собой.
Когда из зарослей беззвучно появились три воина маори, Стайлз подумал, что выйти сегодня на прогулку было очень, очень плохой идеей. Вооруженные и опасные, они уверено двигались вперед, а под черной, покрытой татуировками кожей отчетливо проступали натренированные мускулы. В их горящих ненавистью глазах Стайлз читал приговор так явственно и четко, как если бы услышал его в зале суда.
То, что произошло дальше, Стайлз решил не рассказывать никогда и никому. Его бы вероятно сочли сумасшедшим, он сам едва ли верил собственным глазам. Мориори наклонил голову вперед, и Стайлз не видел его лица, но успел заметить, как на его опущенных руках появились когти. Когти. Разум Стайлза отказывался это осознавать. Это все из-за удара по голове, и то, что он видит, не более чем порождение воображения. Кровь стучала у него в висках, сердце норовило провалиться куда-то вниз. Трое вооруженных маори окружили мориори и одновременно напали.
Мориори дрался так, будто был рожден исключительно для этого. Стайлз едва ли успевал проследить движения, когда тот перекидывал одного из нападавших через себя или подсекал при развороте другого. Он увернулся от копья и одним движением сломал его пополам, отбросив древко с заостренным наконечником.
Один из воинов в юбке из соломы направился прямиком к Стайлзу, замахиваясь мачете, одним из тех, что аборигенам выдавали для работы в поле.Стайлз счел, что погибнуть от орудия, созданного цивилизацией и ей же врученном предполагаемым рабам, довольно иронично, но все равно отскочил за дерево, уворачиваясь.
Через три минуты у мориори остался только соперник. Тот, который навис над упавшимСтайзлом, замахиваясь для смертельного удара. Беззвучно появившийся у него за спиной абориген схватил отведенную руку и вывернул. Стайлз скорее почувствовал, чем услышал, треск сломанных костей, осколками пробивших кожу. В этот момент мориори посмотрел на Стайлза. Его глаза светились красным, зубы заострились и выдвинулись вперед в хищном оскале, черты лица изменились. И это было самое отвратительно и самое завораживающее зрелище, которое Стайлз когда-либо видел.
Мориори отшвырнул противника и прижал к дереву, держа за горло, и поднял вверх, так что ноги маори оторвались от земли. Он сжимал шею врага, пока тот не перестал дергаться, а потом отбросил мощное тело, как тряпичную куклу, и повернулся к Стайлзу. Сделал шаг в его сторону. Стайлз дернулся и, не вставая, отполз назад, вжавшись спиной в ствол дерева.
– Кто ты? Или что? Ты похож на волка, – Стайлз вспомнил, как жаловался отцу, что его ждет долгое, безынтересное и скудное на события путешествие.
– На кого? – мориори остановился и недоуменно посмотрел на Стайлза.
Красный свет в его глазах погас, и черты лица приняли человеческий вид.
– На волка. Ну, такие серые, с ушами, клыками. За зайцами бегают…
– У нас таких зверей нет.
– Зато есть вы,– Стайлз задумался на мгновение: – Были, извини.
На лице мориори не проявилось ни одной эмоции.
– Нам нужно уходить.
– Может хоть представишься? – Стайлзприкинул, не было ли это слишком сложной для аборигена словесной конструкцией, и уточнил: – Имя?
Мориори вновь посмотрел на него с раздражением:
– Дерек, – бросил он, связывая руки тем нападавшим, что еще дышали.
Приложив о землю не вовремя зашевелившегося маори, Дерек сдернул ожерелье из чего-то, что рассматривать и идентифицировать Стайлз категорически не желал, и выкинул куда-то в темноту. Он не стал их убивать собственноручно, однако оставить связанными в лесу ночью – не то чтобы это было похоже на то самое милосердие и пацифизм, которые мистер д'Арнок приписывал им. Но в данном случае Стайлз не стал особо жаловаться. Так или иначе, если хотя бы часть мориори дралась также хорошо как Дерек, то пацифизм сослужил им плохую службу.

~оОо~

– И долго нам тут сидеть? – не очень надеясь на ответ, поинтересовался Стайлз, стряхивая капли с отросших за время путешествия волос.
Град, внезапный и скорый, как и свойственно осадкам на островах, ударил по ним немногим раньше, чем они оказались в укрытии. Кончился он в считаные минуты, однако тяжелые капли, барабанной дробью прошедшие по листве, успели насквозь промочить одежду Стайлза.
Он потер ладони друг о друга и сел, привалившись к холодной стене в какой-то крошечной пещере в неосвоенной белыми людьми части острова. Они едва умещались в ней, расположившись друг напротив друга, встать в полный рост, а уж тем более сделать несколько шагов не представлялось возможным. Зато снаружи заметить их укрытие было практически не реально. По пути сюда Стайлз дважды чуть не упал с обрыва, чудом не был укушен змеей, которых на острове вроде как и не должно было водиться, вброд преодолел грязную реку и попытался съесть что-то очень ядовитое, судя по реакции Дерека. Стайлз на самом деле скучал по мощеным улицам, многоэтажным домам и кренделям с корицей.
– До рассвета.
– Потому что если они найдут тебя, то убьют?
– Нет. Не сразу. Сначала они убьют тебя.
– Оу. А костер нельзя?
– Нет.
– А что-нибудь поесть?
– Нет.
– А попить?
– Нет.
– А..
– Нет.
Стайлз готов был поклясться, что уловил искорку веселья в голосе Дерека, и сам невольно улыбнулся.
– Многословность явно не самая сильная из твоих сторон, – фыркнул Стайлз и, откинувшись назад, громко зашипел.
Это было по-настоящему больно. Он раньше и не подозревал, что синяки могут появляться так быстро. А быть может, там и не было синяков в привычном смысле этого слова, но болело адски. Стайлз стянул пиджак и извернулся, оттягивая широкий ворот рубашки, пытаясь рассмотреть спину.
Понаблюдав немного за его неуклюжими попытками, Дерек, не вставая, грубо развернул Стайлза спиной ссебе и, взяв за шею, нагнул второй рукой, задирая рубашку на спине.
– Эй! – Стайлз дернулся, но вырваться не смог, и с возмущением посмотрел через плечо на Дерека. Тот провел по спине, надавливая, и Стайлз опять дернулся, инстинктивно стараясь отстраниться. – Ай, больно!
– Не вылезай, – скомандовал Дерек, не обращая внимания на протесты, и сам скользнул сквозь густую растительность, что прикрывала вход в пещеру.
Его не было минут двадцать, Стайлз успел снять и выжать рубашку, и с сожалением отметить, что умудрился потерять перламутровые пуговицы с жакета, но он был все еще жив, так что счет, в некотором роде, в его пользу. Дерек вернулся, растирая в пальцах мелкие темные листья. Он сделал движение, опять намереваюсь развернуть Стайлза, но тот уклонился и сам повернулся к нему спиной. Дерек положил руки ему на плечи и провел вниз до поясницы. Кожа под его пальцами онемела. Стайлз, на пробу поведя плечами, облегченно выдохнул.
– Кто ты? – чувствуя как боль уходит, он расслабил плечи и прикрыл глаза. – Ты не человек?
Вопрос повис в воздухе. Шершавые пальцы аккуратно скользнули на плечи.
– Я мориори.
– Это должно значить «человек»? Человек, такой как вы или такой, как мы? Все мориори были таким?
– Для мориори нет разделения. Все были мориори, а потом пришли белые.
– Ты тоже белый.
Осторожные руки оставили его спину в покое. Стало ощутимо холоднее.
– Так же, как и все мориори. Они расплатились за это жизнью.
Стайлз не стал больше спрашивать. Он натянул рубашку, жилет, пиджак. Пригладил пальцами волосы. Вспомнил истории о мориори, что рассказывал ему мистер д'Арнок, и чувство вины боролось в нем с истинами, которым учили с рождения. С наступлением ночи температура сильно упала, дыхание срывалось с губ прозрачным паром, а мокрая одежда липла к телу, ничуть не согревая.
Дерек пересел к Стайлзу, оттеснив его к дальней стене пещеры, так, что оказался между ним и выходом. Стайлз засунув ладони подмышки, склонил голову и почти мгновенно уснул, утомленный этим слишком длинным для простого нотариуса днем.
Проснулся он от пения птиц и настойчивых солнечных зайчиков, пробивающихся сквозь листву, прикрывающую вход. Его голова лежала на чужом оголенном плече, а руки прижимались к теплому боку. Стайлз посидел так в полудреме еще немного. Проснуться окончательно означало вновь оказаться в холодной, мокрой пещере, с дикарем под боком и осознанием собственного неуместного поведения. А в своем сне он был в прекрасном номере, где-то в английской гостинице, лежал на простынях из египетского хлопка и обнимал человека, которого любил. Там были красные с золотым рисунком обои, а на столе в вазе стояли ослепительно белые под ярким солнечным светом, льющимся из окна, лилии.
Немногим позже, отодвинувшись, словно все еще во сне, Стайлз демонстративно потянулся.
– С добрым утром, полагаю, – Дерек ухмыльнулся.
– Да, – Стайлз поспешно отодвинулся еще дальше и застонал, когда тело отозвалось болью, но на этот раз не от ушибов, а от того, что он провел столько часов в одном положении. Стайлз до хруста выгнул спину и, вытянув ноги, зажмурился, пережидая пока пройдут противные колючие мурашки.
Идти по джунглям днем оказалось не намного приятней, но на порядок удобнее.

~оОо~

– Отсюда по берегу дойдешь до ваших жилищ. Там тебе ничего не грозит.
Стайлз вырыл носком туфли небольшую ямку в песке. Все равно его обувь уже ничего не спасет. На пляже дул легкий и теплый бриз, вдалеке на якоре стояла «Пророчица».
– Да. Ясно. Спасибо. Это было… – Стайлз попытался найти наиболее адекватное слово, определяющие происшедшее, но не смог и выбрал нейтральное: – интересно. Что будешь делать дальше?
– То, что должен, – бросил Дерек, отворачиваясь.
Стайлз кивнул, сделал пару шагов по белому песку и замер на половине шага.
– Что? – но на том месте, где только что стоял мориори, было пусто и не осталось даже отчетливых следов на песке, которые бы свидетельствовали о его недавнем присутствии.
– Очень надеюсь, что мне все это не привиделось, – Стайлз бодрым шагом отправился к гостеприимным домам, где его ждет нормальная еда, нормальная посуда и нормальные люди, не способные походя ломать деревья и отращивать клыки.
Пройдясь немного вдоль кромки воды, Стайлз стянул ботинки и, подцепив их пальцами за задники, понес в руках. Ступая по теплому и чистому песку, он прикидывал в уме, какую часть этой в высшей мере захватывающей истории стоит поведать Скотту по возвращении. Под ласковым солнцем все ужасы и странности пережитой ночи уже не казались чем-то более чем просто байкой, которую можно будет рассказать при случае друзьям.
На половине пути песок сменился мелкой галькой, и ему пришлось вновь надеть обувь. Стайлз обратил внимания на неглубокие ямы, встречающиеся по пути. Около одной из таких ям он и обнаружил знакомого доктора, который увлеченно просеивал прибрежную гальку сквозь крупное квадратное сито.
Одежда Стайлза выглядела ужасно, и он бы скорее всего не счел уместным приближаться к знакомому человеку в таком виде, однако и сам доктор Гуз с закатанными штанинами выглядел немногим лучше. Так что Стайлз все-таки подошел поздороваться и удовлетворить собственное любопытство.
– Доброго дня, доктор Гуз! – практически прокричал Стайлз. Усилившийся бриз унес его слова вдоль береговой линии. – Позвольте поинтересоваться, что вы ищете?
– О, мистер Юинг! Это весьма интересно! Вы знаете, что это за место?
Стайлз заверил его в отсутствии подобной информации, и доктор протянул ему платок с завязанными углами, набитый чем-то, стучавшим, словно сухие абрикосовые косточки.
– Вот на этом самом месте, – мистер Гуз развязал платок, и Стайлз с некоторым отвращением рассмотрел горсть зубов, – не так давно каннибалы устраивали пиршества. А зубы, зубы они выплевывали…
– И какая вам от них польза?
– А вы знаете, чьи услуги нынче в Лондоне востребованы более, чем помощь хирурга? Эти неприглядные клыки обратятся в золото, когда искусный мастер сделает из них коронки. Вы знаете, знавал я когда-то одну леди…
Стайлз вежливо, но без интереса дослушал странную историю про потерю мистером Гузом своего статуса и несколько мелочного плана его мести. Из уст доктора все это звучало даже более безумно, чем должно было бы. Кивнув ему на прощание, Стайлз поспешил удалиться, решив не обращаться к корабельному доктору без крайней на то необходимости.

~оОо~

Утвержденное и заверенное Стайлзом соглашение начало действовать немедленно. А это значило, что «Пророчица» отбудет к берегам Америки уже нагруженная товаром. Путь предстоял долгий, а стоимость груза была значительна. Ответственный за погрузку и распределение мистер Бурхаав сделал все возможно для размещения как можно большего количества товара. Все хоть сколько-нибудь свободные и пригодные для перевозки помещения на «Пророчице» одновременно с окончанием ремонта стали быстро заполняться. В итоге Стайлз обнаружил свой и без того не особо шикарный гроб крайне захламленным, в частности, там оказались грубо сколоченные ящики и несколько бухт канатов, а также подвешенные под потолком мешки. Пыли стало еще больше, и единственное, что понравилось Стайлзу в новом интерьере, это теплый запах соломы, наполнявший воздух.
Предприняв попытку попасть к капитану и всерьез обсудить вышеозначенный факт, Стайлз выяснил, что тот окончательно слег и никого не принимает. Он обратился к мистеру Бурхааву с просьбой убрать хотя бы канаты, мотивируя это тем, что на полу едва ли осталось место, чтобы просто ступать. Но Стайлзу в красках было описано, что не он один недоволен новым распределением, и некоторые на корабле и вовсе оказались лишены отдельных кают. Стайлз благоразумно решил больше не возмущаться. Мысль о том, чтобы спать в кубрике с матросами, вызвала невольную дрожь.
Несмотря на повреждения, «Пророчица» покинула бухту Чатема всего на два дня позже назначенного срока. Стайлз попрощался с пастором Хорроксом и мистером д'Арноком и ступил на борт корабля немного более задумчивым, чем тогда, казалось, это было так давно, в начале своего путешествия.
Берега острова Чатем неумолимо отдалялись. Чтобы не мешать суетящимся матросам, Стайлз покинул свой гроб и вышел на палубу только тогда, когда остров остался вдали только смутным очертанием на горизонте. Над архипелагом собирались облака, почему-то подсвеченные коричневым, тогда как над «Пророчицей» они отливали лавандовым оттенком. Стайлз рад был вернуться домой, но возможно, немного, совсем немного – нет.

@темы: Моё, Teen Wolf, Фанфики